В 2022 году, когда медиагруппа Starlight Media запустила Starlight Doc, мы подробно говорили о первых шагах новосозданного департамента в зрительской документалистике с его руководителем Анастасией Штейнгауз. Прошло время, и деятельность Starlight Doc вышла за рамки создания контента: в партнерстве с ОМКФ основан фестиваль документального зрительского кино среднего метра Doc Kyiv Fest – он пройдет 28–30 марта в сети кинотеатров «Планета Кино». Поэтому нынешний наш разговор с Анастасией – об этом новичке на украинском фестивальном рынке и украинской документалистике в целом.
– Анастасия, для чего Starlight Doc этот фестиваль?
– Прошло 1,5 года с тех пор, как Starlight Media создала Starlight Doc – подразделение, занимающееся производством документального кино, которое я возглавила. Мировая индустрия документального кино – это отдельный большой рынок, где очень много классного контента, это мировой тренд, и он не вчера появился. Знаменитый Netflix выстрелил лет 10–15 назад именно на документальном зрительском кино, этот тренд по всему миру продолжает наращиваться, и мы верим, что Украина может стать в этом абсолютно равноправным игроком. А фестиваль для нас – возможность создать площадку коммуникации внутри индустрии, внутри страны и дать точку коммуникации с мировыми игроками. Поскольку мы только начали интегрироваться в эту индустрию, то хотели предложить ей что-то новое – именно поэтому фокусируемся на зрительском кино среднего метра.
– У кого именно возникла эта идея?
– С момента, как мы начали заниматься производством документального кино, мы много чего презентовали – и внутри Starlight Media, и разным внешним партнерам. У нас были разные коллаборации, копродукции: с британским продюсером, немецкими продакшенами, мы в ноябре ездили в Амстердам на IDFA – очень известный фестиваль авторского документального кино. Со многими разговаривали и понимали, что в этом есть потребность. Еще на уровне идеи обсудили с руководством группы – получили вовлеченную поддержку СЕО. Он видел в этом как корпоративный, так и индустриальный смысл. Украинское зрительское документальное кино нужно, в том числе стране и нам как крупнейшей ее медиагруппе.
В августе 2023-го мы поехали на ОМКФ, участвовали в разных панелях о документальном кино и поделились с Аней Мачух: «Вот хотели бы сделать фестиваль, но у нас нет такого опыта. Но если бы делали, то делали бы зрительское документальное кино – может, вам было бы интересно…» Мы думали о, возможно, секции в рамках ОМКФ. А ближе к концу сентября Аня к нам вернулась: мол, давайте подумаем все же об отдельном продукте – они с командой готовы предоставить свою экспертизу. С тех пор и двигаемся.
– В Украине есть несколько фестивалей документального кино, есть документальные конкурсы в рамках крупных международных фестивалей – зачем стране еще один докфест?
– Потому что он другой. Документального зрительского кино в Украине не было, поскольку на него не было спроса. Поэтому фестиваля с таким продуктом тем более не было. То, что есть сегодня в Украине, – авторское документальное кино, поэтому есть Docudays, Kharkiv MeetDocs и т. п. А мы – выходцы из зрительской индустрии масс-маркета, и нам интересно идти именно в эту струю – в другую сторону индустрии.
– Цель фестиваля – «популяризировать среднеметражную зрительскую документалистику». Почему вы так прониклись ее судьбой?
– Потому что видим в этом мировой тренд. И фильмы, которые мы начали производить как Starlight Doc, работают в этой форме. И абсолютно все международные платформы в основном работают именно в жанре зрительского документального кино, так как для любого коммерческого вещателя количество просмотров очень важно. Все наши работы – это средний метр для широкого зрителя. На украинских платформах – например, MEGOGO – этот жанр тоже очень неплохо работает: они его покупают и даже начали производить под себя. На YouTube это – миллионные просмотры, потому именно в этих форме и жанре мы видим бизнес-потенциал. А еще это помогает нам расширить границы и взаимодействовать с международными игроками, что, я считаю, для украинской индустрии очень важно.
– Почему вы решили запартнериться с ОМКФ? Они же больше об авторском, а не коммерческом кино?
– Они позиционируют себя не как авторский фестиваль, а как фестиваль арт-мейнстрима. Но наша главная мотивация работы с ними в том, что они – один из основных игроков Украины, имеющих опыт проведения международного фестиваля, сотрудничающих с международными фестивалями и игроками. И где же нам такую экспертизу взять, как не у них?
– Как вы с ОМКФ поделили обязанности, кто за что отвечает?
– У нас нет такого распределения: мы полностью полагаемся на экспертизу и команду ОМКФ в плане действий, но сама концепция фестиваля фактически сформирована моей командой. То есть концептуальная часть – на нас, а то, как она дальше интегрируется в коммуникацию, в то, что происходит, мы делим с ОМКФ. Сейчас мы на этапе формирования индустриальной секции: обсудили, что бы хотели видеть тематически, сегменты, но дальше структуризация этого – что следует за чем, коммуникации с потенциальными участниками секций – происходит параллельно. Если определенные наши наработки более эффективны, чем в ОМКФ, то почему бы ими не воспользоваться? И наоборот.
– Расскажите о составе жюри. В частности, очень интересно, при чем здесь господин Гладушевский?
– Возможно, вы не знаете, но Алексей – продюсер ленты, бывшей фильмом открытия IDFA 2023 («Фото на памʼять» Ольги Черных. – MBR). И IDFA – не единственный фестиваль, где они получили что-то призовое. Считаю, этого кейса достаточно, чтобы точно не сомневаться в экспертности Алексея. Во-вторых, у Гладушевского огромный опыт работы со зрителем. Он был одним из самых успешных телепродюсеров, который производил и реалити, и талант-шоу, и сериалы, а последние несколько лет его продакшен Real Pictures работает с документальным кино, и оно имеет успехи, проверенные международными экспертами. Но он присутствует не в жюри, а в отборочной комиссии. В жюри, которое выберет победителей конкурсной программы, будет отдельная команда, которую объявим позже. Пока у нас объявлена селективная комиссия – эксперты, отбирающие фильмы для конкурса, будут просматривать то, что мы хотим выбрать в секцию показов. У нас будет три секции: конкурсная, секция показов (потому что мы хотим показать, что зрительское кино разное – о людях, о животных, об исторических событиях, об экологии, правозащитном движении) и индустриальная. В отборочной комиссии у нас четыре эксперта с разным опытом, но точно суперпрофессиональные.
– По каким критериям будут оценивать фильмы?
– Основное условие – это должны быть фильмы, произведенные в Украине или украинцами. В дальнейшем мы хотим делать фестиваль международным, даст бог, к нам присоединится много спонсоров, и мы сможем увеличивать призовой фонд, но сейчас отдавать деньги из страны, где их не так много, в другую страну не время. Хотя при этом у нас была заявка из Перу – то есть правила совсем не влияют на желание людей принять участие в фестивале. Затем есть технические условия: это должен быть средний метр – от 20 до 70 минут. А далее люди все равно будут субъективно оценивать зрительский потенциал фильма и средства, которыми сценарист, режиссер, вся группа пользуются, чтобы рассказать историю. Насколько это впечатляет, как выражает себя художник, насколько эта история вызывает какую-то эмоцию, как это снято – довольно субъективные факторы.
– Что вообще для вас хорошая документалистика?
– Кино, которое так же, как художественное, дает тебе чужой опыт и не оставляет без эмоций. То, как именно это снято или смонтировано, – кирпичики, из которых строится сооружение. Если очень красиво снято, но внутри тебя ничего не шевелится, тогда какая разница, как это снято, – это же не видеоклип. Считаю, что разница между документальным и художественным кино лишь в том, что создать художественное кино непросто, но точно легче, чем документальное. В документальном зрительском кино должны быть все те же составляющие. В любом жанре есть протагонист и антагонист, но в художественном кино только от тебя и твоего сосценариста зависит, в правильном ли месте, с правильной ли динамикой вы создадите антагониста и условия для героя. В документальном кино это трудновато, поскольку ты все же снимаешь реальную жизнь. И тебе нужно найти внутри этой истории какие-то элементы, чтобы она держала, – это гораздо труднее. Но зритель должен смотреть и забывать обо всем вокруг – вот это хорошее кино.
– Какие индустриальные мероприятия будут на фестивале?
– Мы ожидаем индустриальные панели, посвященные различным этапам производства, девелопмента и дистрибуции документального кино. И надеюсь, будут не только панели, но и различные кейс-стади с Q&A сессиями, когда на примере конкретного продукта можно будет пообщаться, задать вопросы его производителям и т. д.
– Когда вы объявили о старте приема заявок, люди бросились их подавать или приходится кого-то еще уговаривать податься?
– Пока все, кого мы теоретически могли бы уговаривать, пришли и спросили. И для конкурсной части мы никого не будем уговаривать – зачем? Если кто-то еще о фестивале не знает, узнает немножко позже.
– Чего ожидаете от работ, от фестиваля?
– Ожидаю, что фестиваль будет суперкрутым. Наша основная задача – создать диалог внутри индустрии и украинскому зрителю показать, что документальное кино – это не только для ценителей: на самом деле это для зрителей. Если этот эффект будет достигнут для определенной части общества, будет суперуспех. От работ у меня никаких ожиданий нет. Подозреваю, что украинские фильмы в основном будут вокруг войны. Но если будут работы не только о войне, это будет класс. Потому что вне всех вызовов нашего времени, Украина – это не только война. Мы продолжаем не только бороться, но и жить.
– Будете ли вы допускать к конкурсу телефильмы?
– Что такое телефильмы? Это технология бюджетного производства художественного продукта для показа на телевидении. Поэтому – нет, это же фестиваль документальных зрительских фильмов. Если же вы имеете в виду документальный фильм, который может быть показан на телевидении, – то да, конечно.
– А работы Starlight Doc примут участие в фестивале?
– В конкурсной программе – нет, потому что это прямой конфликт интересов. Но надеемся, что в секции показов, если договоримся со своим американским дистрибутором, покажем фильм-премьеру.
– Поговорим о Starlight Doc. Как на данный момент оцениваете свои успехи? Сколько работ уже произвели? Сколько из них было в эфире?
– Из произведенного нами в эфире было четыре проекта. За Pictures of war мы получили два золота Promax 2023. Фильм The True Cost of War, снятый Starlight Doc в копродукции с британским продакшеном Planet Eat, завоевал награду международного кинофестиваля Second Sight как лучший короткометражный документальный фильм. А документальный фильм «Україна. Інформаційні воїни», созданный французским продакшеном Veilleur de Nuit в партнерстве со Starlight Doc, получил две премии на Люшонском телевизионном фестивале.
Несколько работ или даже документальных циклов будут показаны с весны 2024-го. Весной 2023-го два наших проекта были в эфире СТБ, один – на ICTV2. Еще у нас есть четыре фильма в партнерстве с британским продакшеном – в эфир мы пока поставили один из них. Еще один фильм закончили и еще один завершаем: надеюсь, покажем один из них на фестивале. Один мы эксклюзивно продали международной диджитал-платформе, поэтому ожидаем премьеру там и уже потом покажем в эфире группы Starlight. И сейчас заканчиваем фильм в партнерстве с американским дистрибутором – до определенных мировых решений по лицензированию не будем прогнозировать эфир, пока надеемся показать его только на фестивале. И еще в работе два документальных цикла – всего 14 часов. С весны понемногу будем показывать.
– Учитывая, что для вас документалистика была новым направлением, чему пришлось учиться?
– Ой всему! Это совсем другой мир. И мы еще далеко не всему научились. Здесь сам подход к производству, структура затрат, технология производства, съемки совершенно не такие, как в художественном продукте, развлекательном ТВ. Тем более в реалити шоу. Казалось бы, и там и там – реальные люди, какая разница? А она безумная. Разные миры. Стоимость и срок производства документального кино в разы выше, потому что сроки просто размыты. Если в художественном продукте ты можешь в чем-то ошибиться (а в нашей стране и ошибаться не надо – то обстрелы, то еще что-то), но все равно имеешь план, то в документальном производстве ты ничего конкретно на 100% спланировать не можешь. Можешь только очень широкими мазками нарисовать план, а дальше на все воля божья. Девелопмент, скаутинг занимают большую часть времени, и это не скаутинг на пять дней. Ты приехал, нашел что надо, а потом что-то поломалось, потому что герои переехали или еще что-то. Жизнь идет по своему плану. Я знаю много режиссеров, сценаристов, продюсеров, начавших в 2022 году снимать документальные проекты, потому что других вариантов не было. И большинство из них сделали свои первые максимум два проекта и отказались идти дальше тем путем – потому что это труднее и никто не сыплет на тебя золотые горы. Поэтому большинство сказали: «Все, спасибо» – и пошли писать сценарий художественного фильма.
– На чьих работах вы учились? Кого считаете для себя образцом в этом жанре?
– Мы много чего пересматриваем. Авторское документальное кино смотрим также. В Украине есть реально классные работы, имеющие абсолютно справедливое признание в мире – в Берлине, на «Сандэнсе» и так далее. Но это просто не тот жанр, участником которого я могу быть. В зрительском документальном кино есть американский режиссер Мэтт Гейнеман – у него было даже несколько номинаций на «Оскар». Вот сейчас у него выйдет новый фильм, который в этом году снова номинирован на «Оскар» – «Американская симфония», – он должен появиться на Netflix. И если это произойдет до нашего фестиваля, возможно, мы договоримся о его демонстрации в нашей секции показов. Я лично фанат разных документальных сериалов. Есть такой британский продакшен Raw – если вы смотрите Netflix, то точно должны были видеть «Аферист из Tinder». Или еще более известную работу Don`t F**k with cats – это детективная документальная история. И вот у этого продакшена выходит новая работа о пропавшем малайзийском самолете – не МН17, который россияне подбили над Украиной, а тот, который просто исчез два или три года назад. Вот они – мастера true crime: просто рассказывают детективную историю или какой-то триллер, но это документальная работа, которая так же держит в напряжении, как художественное кино.
– Один из новейших навыков наших контент-мейкеров – умение находить финансирование, в частности гранты. Вы его освоили?
– Я – нет. Но мы работаем над этим. У нас есть три документальных цикла, создающихся с помощью доноров. Наш первый фильм, который был в эфире, – «Коли життя сильніше» (Lust for life) – произведен при поддержке UNFPA. Также мы делали «Мадонна. Життя триває» с USAID. Такие кейсы у нас есть, и мы очень надеемся, что будущие наши продукты также получат донорскую поддержку.
– Скажите, а конкуренция в документалистике есть?
– В украинском медиабизнесе считается, что есть. Но на самом деле ее нет. Ведь что такое конкуренция? Это когда два одинаковых игрока имеют одинаковые стартовые условия и одинаковую финишную прямую. В спринте на 100 метров можно говорить о конкуренции. В мире контента такого не существует. На телевидении мы конкурируем в прямом эфире друг с другом, канал с каналом. Но есть также много контента, который не выходит на эфирном украинском ТВ. Так мы и с ним конкурируем? Мне кажется, что размер, опытность индустрии и то, что может себе позволить рынок Украины, в подростковом состоянии. Мы еще не повзрослели, чтобы говорить о конкуренции. Каждый делает все, что может, а там посмотрим. Спрос на контент разный, зрители разные. Один и тот же зритель сегодня смотрит поп-культуру, а завтра хочет посмотреть что-то не такое легкое. Люди, которые смотрят все авторские фильмы лауреатов всех фестивалей, также иногда смотрят какую-то примитивную комедию. Я не вижу здесь места для конкуренции: я вижу много игроков, пытающихся насытить рынок.
– А с воровством идей приходилось сталкиваться?
– Идеи – в воздухе, кто первый или лучше сделал – тот молодец. Вот была у нас в 2022 году идея. Мы знаем, что есть балетный режиссер-постановщик, украинец, который много лет работал в московском Большом театре, еще в 2014-м покинул Россию, переехал в Америку, а с началом полномасштабной войны решил создать труппу из украинских балетных артистов и ездить с ними по миру. Мы очень хотели сделать проект о нем. Думали: «Как классно путешествовать с балетной труппой, посмотреть за кулисы: что значит поставить балетный спектакль?» Писали ему – он не ответил. И пока мы писали ему в рельсу и делали более примитивные работы, Сара Джессика Паркер стала продюсером документального фильма об этих украинских балетных танцовщиках. Вот что сказать – что Сара Джессика Паркер украла у нас идею? Она явно не была на наших зумах. Поэтому – ну какие кражи идей? Иди и делай.
– Но я слышала от некоторых наших продакшенов, как они принесли идею на один из каналов, там им отказали, а когда продакшен нашел деньги и сам стал производить проект, узнал, что канал их идею уже воплощает…
– Я такого не слышала, но давайте представим. Приходит продакшен и говорит: «У меня классная идея!» Если она классная и у канала есть на нее финансирование, он ее заказывает. Если канал это не заказывает, у него есть на это причина. Например, это не его формат. Или нет денег. В этот момент продакшен говорит: «Да у нас есть деньги, вы только возьмите!» Канал говорит: «О, супер!» Если же не берет, значит, и на это есть причина. К примеру, контентная. Например: «Сделаем фильм о женщинах на войне». Во-первых, такие фильмы были. Во-вторых – какие именно женщины на войне? Женщины-военные – это одна история. Женщины, ждущие своих мужей из плена, – другая. Женщины, пострадавшие от войны, – третья. Чтобы заявить, что канал специально украл у какого-то продакшена идею, надо понимать, что коммерческих производителей можно на одной руке пересчитать. Отказывать кому-то – значит, искать кого-то другого. А кого? Может быть такое, что у канала была похожая идея и он уже производил ее с кем-то другим, а менеджер не сказал об этом продакшену – ну потому что решил не говорить. Но на «украсть, чтобы украсть» нет мотивации. Рынок и так был маленький, а с началом войны половина людей ушла воевать – от сценаристов до продюсеров. Другая часть уехала и не готова пока возвращаться – работать некому.
– А как насчет тенденции, что западные компании находят те же истории и делают их быстрее?
– Для любой западной компании легче отправить своего корреспондента сюда, потому что они получат более адаптированный для их рынка продукт. Они используют украинское партнерство или как сервис, или как помощь на определенном этапе, но точно не заказывают под ключ полный цикл. И нужно не забывать, что западные продакшены базово работают на рынках, где больше денег – так было всегда, а сейчас и подавно. Им это сделать легче и быстрее, потому что, во-первых, у них есть ресурс, а раз уж они сюда едут, значит, у них есть заказчик, ожидающий этот контент. У нас другой путь. Мы себе что-то придумали – теперь нужно найти того, кто поможет это создать, хотя бы профинансирует. И ты идешь искать. Есть вариант доноров и грантов, но там у каждого донора свой мандат, и если ты не вписываешься в их мандат – до свидания. Я уже молчу, что заявок больше, чем денег. И ты идешь искать вовне. А снаружи ты не их производитель, сторителлинг у тебя будет украинский – для многих это проблема. Когда британцам о войне рассказывает британец, это объективнее рассказов украинцев о своей войне, потому что мы все же пострадали от ее последствий. Я уже молчу о том, что запрос на контент сегодня такой, завтра другой. В 2022 году был один запрос на контент, а в 2024-м война не закончилась, но запрос изменился, потому что жизнь продолжается.
– А какой сейчас запрос?
– Насколько мы видим, запрос на тему войны у коммерческих вещателей в мире отсутствует. К годовщине один раз что-то могут поставить, если они сами это сделали, но не более. Это вопрос спроса. Зритель в курсе о войне в Украине, но два года – очень большой срок, чтобы продолжать переживать это как открытую рану. В мире хотят смотреть о лучших фермерах Британии или лучших пекарях Франции. Но это не значит, что ничего не надо делать. Почему мы верим, что нужно продолжать заниматься документальным кино? Потому что оно может быть не только о войне. Есть художники, спортсмены, люди, проживающие свою интересную жизнь. Есть криминальные истории, которые даже на фоне войны можно было бы рассказать как триллер. То есть мы видим в этом большой потенциал, но непростой путь.
– Как вы выбираете темы для будущих работ?
– Смотрим, что происходит в мире, пытаемся для себя эти тренды понять. Кто-то из креативных продюсеров может принести тему, которая ему интересна, дальше мы либо верим в это, либо нет. Или можем начать разгонять тему, и она может выйти на совершенно другую. Но не ставим для себя задачу снимать документальное кино о войне. У нас есть задача рассказывать миру истории – о людях или процессах, даже экологических, которые за кулисами войны, когда в них есть что-то, что нас цепляет – ирония, что-то интересное, как вот балет. Далее мы упираемся в то, что вызывает определенную заинтересованность партнеров. Если не находим партнеров, то вынуждены отложить эту тему и разрабатывать новую.
– Как вообще оцениваете все, что за это время произошло в нашей документалистике?
– Что я точно наблюдаю – это рост спроса на документальное кино. И не только у нас, но и по всему миру. Соответственно, спрос увеличивает предложение. Кроме того, у нас появляется больше возможностей, которых не было до сих пор или которые были ограничены – например, копродукция. Европейцы (и не только) хотят снимать документальные фильмы об Украине и с украинцами. Также в эту сферу пришло много игроков, но большинство из них вернулись обратно. Это не плохо и не хорошо для индустрии: люди получили новый опыт, появятся новые звезды в этой сфере. Я вижу, что у украинской индустрии создания контента подростковый период, пубертат. Он непростой. Мы уже не такие инфантильные, какие были раньше: «Нам все должны, все будет классно, осталось только, чтобы Netflix открыл здесь свой офис, все остальное зашибись!» Этот период мы прошли, получили новый опыт. Нас еще немножко «прыщит», но мы станем более взрослыми, поймем, как в мире все происходит, что никто нам ничего не должен, никто за нами бежать не будет, но это не значит, что нам нечего рассказать. Нужно работать, учиться получать международную экспертизу. Чем больше мы будем тереться бортами с другими кораблями, тем больше экспертизы будем получать. В документальном секторе мы видим больше точек, в которых можно пересечься. Украинских художественных продуктов в копродукции с миром гораздо меньше, чем документальных – это факт.
– Сейчас хоть немного стерлась грань между авторской и коммерческой документалистикой, куда все рванули за последние два года? Или до сих пор есть определенная конфронтация? Типа, там художники, а здесь…
– (Смеется.) Я полагаю, что люди, давно работающие в авторском сегменте, думают именно так, как вы сказали: мол, есть художники, а есть все остальные. Я это предубеждение ожидаю. Но в мире глобально есть разделение на авторское и зрительское кино, и зрительское пользуется большим спросом, поскольку сделано для широкого зрителя, у него больше коммерческого потенциала. Большинство документальных фильмов, бывших на «Сандэнсе», на «Оскаре», сделаны на пересечении двух этих секторов. Я считаю, что люди, которые могут сделать что-то на пересечении, – просто гении, но их единицы. Если говорить не о документальном кино, то идеальным примером такого пересечения является корейский фильм «Паразиты», получивший все награды в мире. Но подобных работ немного. Наш фокус – на зрительской аудитории.
– Как сейчас смотрят документалистику, в частности вашу? Вы довольны своими показателями?
– Да. Сегодня документальное кино смотрят наравне с художественным – все зависит от фильма. На канале ICTV2 документальные зрительские фильмы собирали очень неплохие цифры – на уровне с коммерческими игровыми украинскими сериалами, выше американских художественных сериалов и на уровне с американским мейджорским кино. «20 днів у Маріуполі» установил рекорд в бокс-офисе, это факт. И это дает надежду.
– В начале работы Starlight Doc вы заявляли о намерениях продавать свою продукцию мировым медиаигрокам. Что сейчас с этими намерениями?
– Это путь. Один из уже произведенных нами фильмов был продан на 12 территорий, другой – на три, один из фильмов, которого еще не было в эфире, скоро появится на международной диджитал-платформе. Четыре фильма, сделанные в партнерстве с британским продюсером, доступны на разных диджитал-платформах. Конечно, нам бы хотелось, чтобы пришел условный Netflix и заказал нам производство на 100 часов. Но так не происходит. Главное – создать контент, и дальше он будет искать свой путь. Мы довольны тем, что у наших работ уже есть история продаж. И надеемся, что дальше наша экспертиза будет расти, поэтому карта, по которой путешествуют наши фильмы, будет только увеличиваться.
– Есть понимание, каким должен быть документальный проект, чтобы его купил условный Netflix?
– Ну, смотрите: Netflix – из того, что я вижу как зритель – массово покупает true crime: итальянский, британский, французский. Если это детективная история или триллер, который держит внимание, он это, может, не заказывает, но покупает в большом количестве. Но при этом неизвестно, что закажет Netflix на 2025-й. В прошлом году у меня была встреча с американским продюсером, который 20 лет работает в документалистике – я ему питчила несколько наших идей. И спросила: «Кому бы из мировых платформ мы могли это запитчить?» На что он сказал: «Если бы я сегодня договорился об интервью с Иисусом Христом и пришел в условный Netflix: «Чуваки, у меня эксклюзив – Иисус Христос!», они бы мне сказали: «Вы знаете, в этом году в нашем формате – все, что не политика и не религия». А в следующем году их будут интересовать религиозные штуки. Поэтому ваш контент может и супер, но это не значит, что на него есть спрос именно здесь. Но и не значит, что на него нет спроса в принципе. Авторы суперхита Netflix, сериала «Очень странные дела», у которого уже восьмой сезон вышел, девять лет носили его по всем студиям. Им везде отказывали! Пришло время, и все сложилось. Таких кейсов на самом деле много.
– А как насчет MEGOGO? Учитывая то, что медиасервис начал производить собственную документалистику, он будет вашим конкурентом или планируете ему что-то продавать?
– Как я говорила, не считаю, что нам кто-то конкурент. Было бы хорошо, чтобы мы с ними могли работать или в коллаборации, или как с платформой. Я аплодирую им: видела на MEGOGO отдельный документальный канал и понимаю, что сравнить просмотры документального канала и фильма «Один дома» нельзя – думаю, разница там огромная. Но они для своего клиента создают разный продукт. И мне приятно, узнав, что украинский фильм получил награду Берлинале, иметь возможность посмотреть его не на пиратском сайте, а на MEGOGO.
– Так, может, и у вас что-то возьмут?
– Надеюсь, но выбор за ними.
– Как думаете: после войны произойдет определенный откат назад к художественному контенту или это развитие уже не остановить?
– Из того, что я вижу, этот откат уже произошел. Но надеюсь, что индустрия не остановится, что появится новая кровь, новые игроки, возможно, авторы будут переходить в документалистику из других сфер, не только из кино. Жизнь очень непростая. Но очень интересная.
