11 января в прокат выходит украинский фильм «Ля Палісіада» – драма, у которой помимо необычного названия еще и необычный жанр: постсоветский нуар. Его придумал режиссер и соавтор сценария Филипп Сотниченко. Лента рассказывает о загадочном убийстве милиционера и одной из последних смертных казней в независимой Украине, в 1996 году.
Фильм создавался кинокомпаниями «СУК» и «ВІАТЕЛ» долгих пять лет: «Ля Палісіаду» снимали во время пандемии, а постпродакшен пришелся на полномасштабную войну. Накануне премьеры мы поговорили с продюсером Валерией Сочивец о феномене 90-х в украинском кино, особенности производства постсоветского нуара и массе новых проектов, ожидающих финансирования.
– Валерия, почти все работы Филиппа Сотниченко, как и фильм «Ля Палісіада», созданы в сотрудничестве с вашей продюсерской компанией «СУК». Как бы вы охарактеризовали это долголетнее сотрудничество?
– Мы работаем с момента знакомства, с 2012 года. И не только работаем, живем вместе. «СУК» была создана как общественное объединение, и Филипп один из его учредителей. Это была наша совместная инициатива. Сначала мы создавали короткометражные ленты без финансирования. Потом нам удалось попасть на международные фестивали, и только после этого нам начали доверять бюджеты от государства на производство фильмов.
Мы познакомились на Одесском кинофестивале, когда были студентами, ходили на различные образовательные программы. И однажды, когда общались где-то ночью на пляже, он спросил, не хочу ли я в следующем году поехать на национальный конкурс. У него был уже снятый фильм «Объятия» – я помогла сделать цветокоррекцию и добавила разные детали с помощью After Effects. И в следующем году мы поехали с этим фильмом на национальный конкурс. С этого началось наше сотрудничество и совместная карьера.
– Филипп Сотниченко работал над фильмом «Ля Палісіада» пять лет – помните ли момент, когда он поделился с вами идеей этой ленты? Вы сразу увидели в ней перспективу?
– В принципе, перспективу я вижу в любом проекте Филиппа, так как считаю его перспективным режиссером. И он очень много знает о кино, раньше мы его даже дразнили ходячей энциклопедией. Сотрудничество над этой лентой у нас началось еще с фильма «Цвях» – это был его дипломный короткометражный фильм. Он также о 1996-м, как и «Ля Палісіада». Мы снимали его без бюджета, выиграли Одесский кинофестиваль, и после этого было понятно, что точно вернемся к эстетике тех лет, так как не все успели исследовать. Также Филипп как художник участвовал в выставке «Озброєні та небезпечні», где работал с архивными VHS-кассетами. Мы шутим, что все началось вообще с названия. Филипп прочитал о термине «ляпалисиада», который пишется одним словом, и подумал, что это будет классное название для фильма.
А потом он наткнулся на информацию об отмене смертной казни в Украине в 1996 году, и мы решили больше углубиться в это. Сам Филипп с Подола, и это поражает: когда тебе было шесть лет, здесь рядом [в Лукьяновском СИЗО] могли убивать людей... Мы подались на программу Украинского культурного фонда, но с первого раза не удалось получить финансирование. Получили со второго. Потом подались на Госкино, и тоже удалось получить финансирование только со второй попытки. Завершали фильм уже во время полномасштабного вторжения, работали над постпродакшеном.
Сейчас «Ля Палісіада» выходит в прокат, и мы не знаем, зрительское ли это кино. Хотя определенная аудитория у ленты будет: те, у кого есть определенная ностальгия по тому времени, или те, кто родился в нулевых и хочет больше узнать о нем. Фестивальная история доказала, что фильм очень интересный. И я надеюсь, что лента попадет в наше культурное наследие.
– Как трансформировался проект «Ля Палісіада» за эти пять лет? Сколько драфтов сценария было и менялась ли за это время основная идея?
– Первый драфт сценария был написан при поддержке УКФ. Мы писали его командой: иногда [креативный продюсер] Сашко Чубко записывал за Филиппом, когда у него неслись потоки мыслей, что-то записывала я, иногда Филипп писал ночью, что-то предлагал [исполнитель одной из главных ролей] Новруз Хикмет. С этим сценарием мы подались на конкурс Госкино. Перед съемками дорабатывали сценарий, что-то предлагали актеры, прошедшие кастинг. Филиппу было важно, чтобы зрители воспринимали увиденное на экране как реальные события, поэтому мы искали людей, которые особо нигде не снимались, были неузнаваемы. И даже когда искали локации, старались выбирать такие, которые пока не фигурировали ни в каких видео.
Перед каждым съемочным днем у нас была репетиция с актерами и камерами: во время этих репетиций становилось понятно, что работает, а что – нет. Например, во время репетиций поняли, что герой Новруза не второстепенный, а один из главных. Потому что вначале это должна была быть история о сомнениях врача, который должен подписать документы приговоренного к смертной казни, решив тем самым его дальнейшую судьбу. Сейчас эта история приобрела много разных персонажей. То есть это была живая импровизация всей команды: Филипп Сотниченко внимательно слушал каждого и отсекал лишнее.
– Фильм выходит в прокат сейчас, в начале 2024 года. Были ли еще какие-то факторы, кроме большой войны, повлиявшие на длительность производства?
– Мы снимали во время коронавируса, и одну сцену не досняли, поскольку группа заболела в Ужгороде. Мы запаковались в автобус и поехали домой. Назад не возвращались – это большие бюджетные расходы.
Дату выхода я стараюсь стратегически видеть наперед. Сейчас, когда мы снимаем какой-то фильм, я планирую себе финал работы где-то в 2027 году. Режиссеры удивляются, но пока мы найдем деньги, пока начнем снимать, то 2027-й – это еще оптимистичный вариант. Тем более что деньги сейчас не выделяются. Госкино хочет снова проводить питчинги, но они еще не выполнили обязательства с прошлого конкурса: у меня подписан контракт на короткометражный фильм, но денег до сих пор нет. Поэтому вопрос, как можно проводить новые питчинги?
– Расскажите, как менялся бюджет «Ля Палісіади» за время создания фильма и какая теперь финальная цифра.
– Финансирование от Госкино составило 11,9 млн грн. От УКФ мы получили до 1,2 млн грн на разработку и тизер. На постпродакшен нам выделил небольшие деньги Гетеборгский кинофонд – 29,7 тыс. евро. Поэтому общий бюджет «Ля Палісіади» составил около 14 млн грн. Это не так много, как для исторического фильма, где было 35 съемочных смен. Если бы это был не дебют, мы бы подавались на большую сумму – просили бы 16–18 млн грн. Если бы у нас был больший бюджет, возможно, вы бы увидели больше ретромашин в кадре, потому что требовалось, например, некоторые машины перевезти из Киева в Ужгород. У нас очень много средств ушло на Укрзализныцю: думаю, если бы были какие-то договоренности между Госкино и Укрзализныцей, сцена с поездом, которая есть в фильме, не обошлась бы нам в 500 тыс. грн. Иногда ты сталкиваешься с тем, что просишь что-то у государственных предприятий и Госкино должно было бы в этом как-то помогать, но имеем что имеем.
– Насколько я знаю, Тернопольская кинокомиссия помогала вам проводить кастинг, и вы были довольны сотрудничеством. Почему фильм снимали в Ужгороде, а не в Тернополе?
– Мы обращались в разные кинокомиссии: ездили и в Тернополь, и в Ужгород, делали там кастинги. Но во время производства решили сотрудничать с Закарпатской кинокомиссией. Мы выбрали Ужгород из-за гор – Филипп знал, что будет использовать музыку «Вівці мої, вівці». Кроме того, ранее мы уже снимали в Тернополе, и, поскольку сотрудничали с Тернопольской кинокомиссией, захотелось поработать еще и с Закарпатской. У Филиппа также есть тяга к достоверности, и мы понимали: если изображать Киев 96-го года, то все будет русскоязычным. Это еще одна причина, почему мы выбрали Ужгород. Но на практике оказалось, что в Ужгороде сейчас больше русскоязычных, чем в Киеве. Закарпатская кинокомиссия помогла нам с поиском ромов, перекрытием улиц, договоренностями с властями и т. п.
– В фильме удачно воссозданы детали 90-х. Как удалось достичь такой детализации, если и Сотниченко, и вы застали эти времена в очень юном возрасте? Были ли у вас консультанты из милиции, где вы брали тот реквизит из 90-х?
– У нас было много разных консультаций. Вместе с группой художников мы ходили в музей МВД, брали у них архивные кассеты, расспрашивали о форме. Также у нас были консультации по судебной системе 1996 года, по смертной казни. Мы общались с такими людьми, которые даже не позволяли делать запись их рассказа.
Очень помогло то, что в 1996 году в Украине у многих семей уже были VHS-камеры, с помощью которых фиксировалась жизнь. Так что материала хватало: очень много сцен в фильме прямо переписано с таких VHS-кассет. Также использовались фотографии из личного архива нашей художницы-постановщицы, мои, Филиппа.
– Кроме «СУК» над фильмом работала компания «Віател»: как распределялась работа над лентой и как делятся права на этот фильм?
– «СУК» получила грант от УКФ и Швеции, поэтому нам принадлежит доля, профинансированная УКФ и Гетеборгским фондом. В Госкино мы подались с Галиной Криворчук, директором компании «Віател» – нашей «киномамой». Она жена нашего мастера Василия Витера, у которого я училась на режиссуре в Карпенко-Карого. И Филипп оканчивал обучение у него. С «Віател» я делала свой режиссерский дебют «Гойдалки». Мы уже все как одна семья. Кроме того, «Віател» – это одна из старейших киностудий в Украине, зарегистрированная в 1994 году. Фильм о 1996-м, который снимается студией, созданной в 1994 году, выглядит более трушно.
Кроме того, Галина Криворчук довольно образованный человек, она могла во многом нас проконсультировать о тех временах. Ну и оформление документов в Госкино также было на ней. Галина занималась отчетами, документами – без нее я бы просто не справилась.
– Постпродакшен «Ля Палісіади» пришелся на полномасштабную войну: какие работы вы успели сделать до большой войны, а какие уже после?
– 24 февраля, когда все спасали своих родственников, кошек и т. д., мы с Филиппом ехали в офис забирать жесткие диски, где был первый драфт монтажа «Ля Палісіади». В тот же день Галина Криворчук написала Госкино письмо о том, что мы ставим проект «на консервацию» из-за военного положения. И говорила, что очень важно сообщить об этом. В эти же дни мы повыплачивали команде гонорары, так как непонятно было, что дальше.
После этого мы все поехали в маленький городок под Киевом, Ржищев, к моим родителям. Наш звукорежиссер Сергей Авдеев из Харькова, с Салтовки, и, пока вся его семья не уехала из города, он просто не мог эмоционально работать над фильмом. Госкино тогда договорилось с одной зарубежной фирмой, чтобы те сделали нам звук, но этот звук получился просто ужасным. Потом уже наш звукорежиссер начал – здесь, в Ржищеве – заново работать над звуком. Кроме того, мы некоторое время ждали, чтобы начала работу компания, отвечавшая у нас за VFX. В итоге мы отдали фильм Госкино в августе, а по срокам должны были отдать в мае – так что задержка была небольшая.
– Фильм получил награды на многих международных кинофестивалях: отличается ли реакция зарубежных критиков и обычных зрителей на ваш фильм? И чем, по-вашему, объясняется интерес международной публики к «постсоветскому нуару»?
– Думаю, для них это некая экзотика. Они смогли увидеть фильмы о войне: «Клондайк» Марины Горбач, «Бачення метелика» Максима Наконечного. А у нас [показывается] что-то, что привело к этой полномасштабной войне. То есть это о постсоветских корнях, душивших нас и не дававших жить.
Что касается иностранных зрителей, то в Роттердаме, например, где была мировая премьера ленты, аудитория подготовлена к разному кино, поэтому зрители с интересом смотрели наш фильм. Очень классно его воспринимают в Балтийских странах, поляки хорошо реагировали – им больше был понятен этот контекст. А например, фестиваль в Сараево напомнил мне Одесский фестиваль: в зале женщины сидели в вечерних платьях, с макияжем. Они пришли будто на какое-то действо, спектакль. А когда фильм закончился, они не аплодировали, никак не реагировали – просто сидели, будто ничего не поняли. Хотя жюри на этом фестивале дало нам приз за режиссуру.
– Как думаете, получит ли фильм такую же популярность у массового украинского зрителя, как у критиков?
– Мы ничего не ожидаем, так как понимаем, что наш фильм – это не «Мої думки тихі», не «Люксембург, Люксембург», не «Скажене весілля». Дистрибуторы нас сравнивали с «Памфіром», но я понимаю, что это и не «Памфір». Ведь «Памфір» – это темная сказка, на грани авторского и зрительского кино. Арт-мейнстрим. Нашу ленту нельзя назвать арт-мейнстримом. Алексей Радинский (режиссер фильма «Нескінченність за Флоріаном». – MBR) шутил: мы должны делать рекламу, что наш фильм нужно посмотреть дважды. Мне кажется, что массовую аудиторию может даже несколько отпугивать количество фестивалей и то, что эта лента признана нашими кинокритиками как лучший игровой фильм. Но мы делаем все, чтобы пришло как можно больше людей.
– На одном из фестивальных показов Филипп Сотниченко говорил, что еще продолжаются обсуждения, стоит ли перемонтировать фильм, чтобы он был более понятен массовому зрителю. Какая версия в результате выходит в массовый прокат?
– По сюжетной линии «Ля Палісіада» будет такой, как на фестивалях. Но в прокате у нас будет voice over (голос за кадром).
– Как вообще появился термин «постсоветский нуар»?
– Снимая фильм, мы были уверены, что снимаем нуар. И у нас были референсы из разных нуаров. Но потом, сделав «Ля Палісіаду», Филипп сказал, что это постсоветский нуар. У нас и название фильма немного вымышленное, и сам жанр такой, вымышленный.
– Сейчас выходит много украинских фильмов о 90-х. Была ли у вас какая-то рефлексия о тех временах?
– У Филиппа были определенные рефлексии: например, в кадре есть маленький мальчик – это, по сути, Филипп. В целом, если говорить о режиссерах, снимающих о 90-х, то я скажу, что мы были первыми, так как у нас был фильм «Цвях» 2016-го, который мы снимали в 2014–2015 годах. И в фильме Тони Ноябревой «Ти мене любиш?» я даже видела «приветы» нашему «Цвяху», мы это обсуждали. Мне кажется, что это время, которое нужно было как-то запечатлеть, и многие режиссеры подсознательно вернулись к тому периоду.
– Какова дальнейшая судьба «Ля Палісіади»? Есть ли у вас сейлз-агенты, будете ли продавать ленту за границу?
– Нет. На днях отправили письмо согласия одним сейлз-агентам, но пока нет информации, будет ли у нас сотрудничество. Сейчас ведем переговоры о международной кинотеатральной дистрибуции и распространении по разным VoD-платформам. И здесь даже не финансовый вопрос, а чтобы фильм дальше жил. Мы понимаем, что на нем не заработаем – такой цели у нас и нет. Мне как продюсеру просто хочется, чтобы за рубежом, когда мы будем питчинговать следующие проекты Филиппа Сотниченко, я, например, могла показать, где можно посмотреть его предыдущий фильм.
– А с отечественными каналами и VoD-платформами ведутся переговоры?
– Да, но за это отвечает наш дистрибутор FILM.UA – я тольки знаю, что одна VoD-платформа уже подтверджена. Просто я сейчас параллельно работаю над своим режиссерским проектом, и еще у нас весной будет один проект с Филиппом – мы будем впервые пробовать себя в роли родителей.
– Вы упомянули о работе над своим режиссерским проектом, фильмом «Завіса»: на каком этапе он находится?
– На этапе разработки. 23 февраля 2022 года я подала свой сценарий на питчинг Госкино (тот, что был заморожен из-за полномасштабного вторжения. – MBR), но мы не остановились. Мы с командой провели кастинг на главную роль, есть утвержденная актриса. Мы выиграли один из питчингов в Польше. Сейчас я попала на программу Film Bridge for Ukraine от Киношколы имени Вайды. Уже переписала третий драфт тритмента и должна переписать сценарий. В марте буду снимать одну из сцен этого фильма в Польше и надеюсь, что съемки помогут найти дополнительное финансирование в этой стране. Я вижу, что полякам интересна тема фильма – возможно, их подкупает то, что там есть музыка Шопена (смеется). Я уже готова на самом деле, что Украина не будет страной-производителем этой ленты. И готова к тому, чтобы фильм стал польским, например.
– Возможно есть еще какие-то проекты, пока публично неизвестные, над которыми вы работаете?
– Еще есть фильм Новруза Хикмета «Вшиті субтитри», с которым мы выиграли конкурс Европейского фонда солидарности с украинскими фильмами (ESFUF). Это копродукция с немцами и поляками, фильм об эмигранте из Азербайджана, живущем в Украине и вынужденном дальше эмигрировать после вторжения россиян. В этом году будем искать деньги на производство и, может, в конце года сможем начать съемки.
Еще у нас в разработке фильм Станислава Битюцкого «Спадок». Нам удалось найти французских копродюсеров, сейчас дорабатывается сценарий, и мы бы хотели заходить в съемки. Но надо тоже где-то найти эти средства. Также есть проект Марии Кондаковой «Воїн», на очень раннем этапе разработки, с которым мы выиграли один из питчингов. Очень сложно без финансирования в Украине отталкиваться и дальше работать.
Я делаю также с Наталией Либет документальный проект Зои Лактионовой «Прах, що осідає шаром на поверхні» – он на этапе разработки съемки. А с Полиной Кельм работаем над документальным проектом «Тіні»: для него в прошлом году также получили деньги на девелопмент от ESFUF.
Еще один мой проект как продюсера находится на очень ранней стадии, о ромах в Ужгороде. Здесь есть много отснятого материала, но мы пока ищем форму. И Филипп Сотниченко созрел к новому проекту. У нас уже есть литовские копродюсеры – думаем, как двигаться дальше и куда подаваться. Это будет docufiction-лента, на грани документального и игрового: у Филиппа есть отснятая хроника, от которой он отталкивается и вдохновляется. Возможно, какие-то документальные кадры будут присутствовать в фильме.
