В 2022 году Международный кинофестиваль Docudays UA должен был пройти в Киеве с 25 марта по 3 апреля, но из-за начала полномасштабной войны его график круто изменился: национальный конкурс, программу которого объявили 23 февраля, состоялся в рамках Краковского кинофестиваля в конце мая, а в ноябре-декабре показы странствующего Docudays посетили 22 области Украины и впервые были проведены за границей. Параллельно команда фестиваля вместе с другими украинскими кинематографистами активно оказывала информационное сопротивление российской агрессии. Собственно об этом – во второй части интервью с программером и директором индустриальной секции Docudays UA, кинопродюсером Дарьей Бассель.
– Сначала расскажите о нацконкурсе фестиваля – почему решили сотрудничать именно с польскими коллегами и как проходила организация?
– На самом деле это получилось максимально естественно. С первых же дней полномасштабного вторжения нам написали буквально все зарубежные коллеги. Среди них было немало тех, у кого также предполагались фестивали в ближайшее время – март, апрель, май, июнь, – и все предлагали свои площадки для нашей программы, полностью или частично. Конечно, в первые недели постичь и осмыслить происходящее мы не могли, поэтому просто отвечали на письма и благодарили, а где-то в марте, когда мы немного пришли в себя, поступило предложение от Краковского кинофестиваля захостить национальный конкурс Docudays. Идея понравилась, поскольку конкурс уже был полностью сформирован, фильмы в нем были очень крутые, а мы вообще не понимали, что будет дальше. Организацию полностью обеспечили коллеги с Краковского кинофестиваля: они покрыли все расходы, привезли всех режиссеров, организовали все показы. Последние, кстати, символически проводились в кинотеатре Kijów.
Это стало лишь началом пути: после Кракова мы возили наш нацконкурс по многим фестивалям. Из тех, что сейчас припоминаю, – Шеффилдский и Лейпцигский.
– До конца 2022-го показы Docudays UA продолжались в странствующем формате: почему решили проводить фестиваль в Украине и как решали задачи безопасности и обесточивания?
– Честно говоря, о странствующем Docudays я знаю немного меньше, потому что не задействована в его организации – больше занимаюсь основным фестивалем, индустриальной платформой и нацконкурсом. Но из того, что знаю, все показы были запланированы одновременно и в онлайне, и в офлайне. То есть у каждого зрителя, если срывался офлайновый сеанс, была возможность переключиться в онлайн. За организацию в каждом городе отвечала не основная команда Docudays, а координаторы на местах. Они наилучшим образом знают свою ситуацию, поэтому самостоятельно принимали решение делать офлайновый показ или нет.
– Как решали вопросы финансирования, учитывая, что государственные средства на фестиваль вообще не были выделены? И сильно ли изменился бюджет Docudays 2022 по сравнению с прошлыми годами?
– Действительно, до 2022-го Госкино ежегодно поддерживало кинофестиваль, однако это никогда не было для нас единственным и главным источником финансирования. Docudays финансировался за счет нескольких различных грантов, а наш основной грантодатель – посольство Швеции, от которого мы несколько лет назад получили большой институциональный грант, что продлится до середины 2023 года. То есть в этом смысле нам повезло, по крайней мере базовое финансирование было. К тому же на нынешний – скажем так, лимитированный – фестиваль нам оказал поддержку Goethe-Institut.
– Удалось ли полностью сохранить команду Docudays?
– Да, удалось. Мы также немного переформатировали свою работу: часть команды начала работать над проектом «Архів війни», а мы с [координатором секции DOCU/ПРО, кинопродюсером] Викторией Хоменко занялись сбором средств для поддержки документалистов в рамках инициативы DOCU/HELP. Собственно, на ее базе потом был проведен FILMBOOST, о котором я уже вспоминала. Плюс мы занимались организацией делегаций на разные рыночные площадки: это и Каннский кинорынок, и DOK Leipzig, и Шеффилд. Некоторые из них были осуществлены вместе с Украинским институтом, так что в определенном смысле мы старались работать на ниве культурной дипломатии.
– Отдельно хочу спросить о Каннском кинорынке: сильно ли опыт 2022 года отличался от предыдущих поездок?
– Конечно же, опыт отличался. Во-первых, для нас, как и для многих других кинематографистов, это был первый выезд за границу после начала полномасштабной войны, что было достаточно шизофренично. Во-вторых, на наше присутствие все реагировали очень эмоционально. Помню, как мы с Максимом Наконечным, режиссером ленты «Бачення метелика», встретили в аэропорту приятельницу Марию Бенсанти, которая когда-то была директором воркшопа Eurodoc. Увидев нас, она сразу же расплакалась, хотя мы с Максом были в хорошем настроении. Тогда мы поняли, что вызываем у людей странные эмоции (смеется), а в целом это неоднократно повторялось на протяжении всех Канн. Еще из необычного: украинцев и на фестивале, и на рынке в Каннах было очень много, и это было круто.
– Кстати, о фестивале. На нем в рамках премьеры картины Максима Наконечного вы организовали акцию в поддержку Украины. Насколько сложно было это сделать и с кем вы договаривались?
– Во-первых, надо сказать: время, когда мы узнали, что нас отобрали в Канны, совпало со временем, когда все узнали о Буче. Поэтому большой радости у нашей команды не было, но мы понимали, что это хорошая возможность говорить и напоминать о войне и нужно ее использовать. С самого начала речь шла именно о том, что любые красные дорожки для нас бессмысленны: важно только привлечь внимание к событиям в Украине. Поэтому сразу было понимание, что мы будем делать какую-то акцию – оставалось лишь придумать, какую именно. Мы долго брейнштормили всей командой, пока Макс Наконечный не предложил форму, которую все видели в Каннах. Но перед тем, как ее воплотить, нужно было согласовать все с организаторами фестиваля, что мы делали через наших сейлз-агентов и публицистов. Каннский фестиваль в этом плане действительно очень суров, там нужно согласовывать чуть ли не каждый шаг. А мы – и я, и Макс, и Лиза Смит, также являющаяся продюсером «Бачення метелика», – люди больше из мира документального кино, мы привыкли к другим форматам и меньшему уровню пафоса. К тому же для нас это был первый опыт столь большого фестиваля, поэтому такого мы не ожидали.
Поскольку так требовалось, мы прописали акцию очень детально, передали все сейлз-агентам и публицистам, а они уже договаривались непосредственно с фестивалем. Было сложно: сначала акцию согласовывали, потом отказывали, потом снова согласовывали… В определенный момент наша публицистка выпустила сценарий акции в СМИ, и это был очень своевременный ход: именно тогда Канны нам вроде бы все подтвердили, а потом начали сомневаться. Но когда сценарий попал в прессу, обратной дороги уже вроде и не было, потому что в СМИ появилась приписка, что Канны это уже согласовали. Формально так и было, но после этих публикаций у фестиваля уже не было возможности передумать.
– А сколько, хотя бы приблизительно, стоит работа публициста на фестивале уровня Канн?
– Если честно, я эту цифру не знаю, потому что расходы на публицистов взяли на себя наши сейлз-агенты. Это точно дорого – не одна, не две, не три тысячи евро, но, как видите из нашего кейса, эффективно. Кстати, если кому-то это понадобится в будущем, то могу посоветовать компанию, с которой мы работали, – это бельгийская PR Factory. Они очень крутые и очень понимают и поддерживают Украину.
– Что касается культурной дипломатии, тему которой вы уже немного затронули. Сразу после начала полномасштабной войны на немецком фестивале goEast была дискуссия об отмене русской культуры, проходившая достаточно напряженно, поскольку среди европейцев тогда было мало понимания, почему во время агрессивной войны россии все российское неуместно. Изменилось ли что-нибудь в этом плане сейчас?
– И изменилось, и не изменилось. Это очень долгий процесс. Многие поколения выросли с осознанием, что существует «великая русская культура», и это было константой, одним из слонов, на которых держался мир. Это связи: культурные, личные, экономические. Это годы юности, проведенные многими европейцами в российских университетах. В документальном фильме Кати Горностай «Зуби Леніна», сделанном ею во время Революции достоинства, есть старый дедушка, который сидит возле только что свергнутого памятника Ленину и плачет. Он очень горько плачет и говорит юным девушкам, пытающимся его утешить: «Вы не понимаете. Я мимо этого памятника в детстве в школу ходил». И больше ничего не может произнести, потому что слезы душат его. Так и европейцы. Они мимо этого памятника великой русской культуре всю свою жизнь ходили, поэтому им теперь очень больно видеть, что памятник свергли.
Сейчас точно не модно поддерживать российское кино или говорить громко, что ты это делаешь. Но тихо европейцы активно помогают «хорошим россиянам». Россияне еще и быстро переобуваются. Если украинцы всегда первым делом работают на то, чтобы Украина была указана в проекте официально страной-производителем (а сейчас при отсутствии национального финансирования это не так просто), то россияне переезжают в другие страны, открывают там компании, и – сюрприз – это уже не российский, а немецкий или швейцарский фильм. Очень удобно не только для самих россиян, но и для европейцев.
Vadym%20Ilkov_2.jpg)
На фестивалях все еще показывают русское кино, но меньше. И например, некоторые фестивали, я знаю, планируют дискуссии на тему «Нужно ли бойкотировать российское кино». Да, нам это кажется смешным, но для них это большой шаг.
– Как нам, по-вашему, нужно продвигать собственные нарративы в перспективе? Делается много, но в большинстве своем призывы украинцев не очень помогают, потому что россия десятилетиями вкладывалась в культурную дипломатию – что нам надо делать также годами? В интервью 2015 года вы говорили, что не нужно делать из культуры инструмент пропаганды, а теперь как думаете?
– Не помню сейчас то интервью и контекст, в котором я это говорила, оттого сложно комментировать. Вообще для продвижения собственных нарративов нам нужно «просто» создавать свой собственный крутой контент и продвигать его (улыбается). Также открывать миру тот, что уже десятилетиями или даже веками существует, как это делает Довженко-Центр с киноискусством, а Украинский институт – с другими видами искусства. Надо вкладываться в культурную дипломатию. Это словосочетание мне нравится гораздо больше, чем «пропаганда». Культурная дипломатия – кропотливая и сложная работа, требующая много терпения. Но это очень действенный инструмент. Я думаю, сейчас хороший момент для украинского кино и искусства в целом – нам готовы предоставлять площадки. Необходимо это использовать. Мы должны быть везде. Нас должно быть много. Мы должны быть неудобными, громкими, интересными. Нужно упорно работать и поддерживать друг друга.
– Недавно Европейская киноакадемия наградила украинских продюсеров, среди которых и вы. Co-production Award – это символический шаг или есть за ним что-то материальное (например, финансирование проектов или помощь в поисках партнеров)?
– Нет, ничего материального нет, кроме статуэтки, которую, кстати, у нас сразу после церемонии забрали, ведь оказалось, что по регламенту ее нельзя положить в чемодан – организаторы отправляют ее только по почте. Поэтому сейчас статуэтка проходит сложный путь, чтобы попасть наконец в Музей кино Довженко-Центра. Эта награда – символический жест, европейское коммьюнити говорит: мы с вами, мы вас поддерживаем. И поскольку большинство продюсеров сейчас ищет деньги на свои проекты именно в Европе, а большинство режиссеров находится там на резиденциях, то этот символический жест важен. Мне многие после церемонии написали, что их очень задело наше выступление и что они всячески поддерживают Украину. Мы напомнили о стране, о войне, о том, в каких условиях мы работаем. Это важно.
– Вы уже вспоминали программу Украинской киноакадемии и Netflix, которая в итоге завершилась скандалом. Тогда вы отказались от финансирования ваших победивших в конкурсе проектов. Почему – чтобы успокоить сообщество или есть еще какие-то причины? В общем, как вы думаете, в чем здесь была главная проблема: киноакадемия не прокоммуницировала правила и регламент; оценка была непубличной; отдельные художники не умеют принимать поражения?.. Что нужно учесть, чтобы подобное не повторилось?
– Я отказалась от финансирования точно не для того, чтобы успокоить сообщество. Сообщество успокоилось бы и без этого, через день все уже переключились на другие новости. Мне, кстати, советовали просто переждать «бурю», но после скандала мне не хотелось работать с этими деньгами. Такое же настроение было и у режиссёров проектов – они меня поддержали в решении, за что я им очень благодарна.
Деньги – это инструмент для реализации наших идей, а не самоцель. В данном случае мы поняли, что этот инструмент не будет работать на благо наших проектов, особенно в долгосрочной перспективе. Если анализировать причины и пытаться делать какие-то выводы, мне кажется, что этой ситуации могло бы не быть, если бы организаторы прописали правила иным образом и эксперты не могли бы подавать свои проекты. Или объявили в регламенте правила относительно возможности экспертов подавать свои проекты – тогда никто бы не удивился опубликованным результатам.
– Есть ли уже хотя бы приблизительное понимание, что будет с Docudays UA в 2023 году?
– Да, будет фестиваль, позже мы объявим даты. Жизнь продолжается.
