С началом полномасштабной войны дистрибуторы украинского контента оказались между двумя огнями. С одной стороны, на них была возложена миссия представления отечественного контента в то время, когда внимание всего мира обращено к Украине и контент стал не просто продуктом, а переговорщиком, культурным дипломатом, носителем информации о нас и нашей правде. С другой стороны, от дистрибуции как никогда ожидали отличных продаж, чтобы обеспечивать жизнь индустрии в кризисный период. Но как продавать, если почти год индустрия генерировала только смыслы и идеи, а производство большинства проектов было поставлено на паузу?
Об этом и других нюансах сверхсложного 2022-го и контрактах, несмотря ни на что заключавшихся на протяжении всего года, мы поговорили с директором FILM.UA Distribution Евгением Драчевым и менеджером по продажам TV- и digital-прав Татьяной Шершневой. А начали с вопросов, которые в этом году звучали, кажется, в каждом интервью: верили ли вы, что будет действительно полномасштабная война, имели ли план действий «если что» и как прошло ваше 24 февраля?
Татьяна Шершнева: 22, 23 февраля мы были на Зимнем кинорынке ОМКФ, общались с коллегами с украинских телеканалов, и было жутко и неловко одновременно – все находились в ожидании чего-то. У меня лично тогда был план, что делать и куда вывозить ребенка. Но конечно, когда все началось (нас разбудила проснувшаяся от звуков взрывов дочь), я несколько дней была в ступоре, пытаясь собрать всех своих родственников, чтобы поехать с ними туда, куда спланировала. Потом я поняла, что мой муж ехать с нами не может. А затем осознала, что нужно вывозить ребенка, поскольку всех родственников, каждого при своем мнении, я никогда не соберу, и в итоге муж довез нас с ребенком до границы – а дальше пешком. Без мужа я не могла ехать туда, куда планировала, поэтому написала знакомым в Италии, которых давно знаю и не видела, пожалуй, лет десять до этих событий. Они сказали, что помогут – и мы уехали в Италию.
Евгений Драчев: В то, что война будет полномасштабной, я верил 50 на 50: с точки зрения логики все указывало на вторжение, но эмоционально я не мог этого принять и поверить, поскольку в такое невозможно поверить. За два-три дня до вторжения я понял, что оно точно будет, однако думал, что начнется где-то в марте: заранее подготовил тревожный чемоданчик, документы, а вот спланировать, куда вывозить семью, не успел, поэтому 24 февраля злился, что не смог все спрогнозировать. Когда все началось, мы быстро собрались и через час уже пытались уехать из Киева, но это оказалось невозможным, поскольку весь город, как вы помните, стоял. Шесть часов простояв на проспекте Победы, мы так и не смогли выехать, поэтому окольными путями, через Борщаговку добрались до выезда из Киева на Житомирскую трассу – там родительский дом. Мы собирались в нем переночевать и куда-то ехать на следующий день. Однако началась активная фаза: москали пошли на Гостомель, там была страшная бомбардировка – и все это видно из нашего дома. К тому же где-то за домом тогда стояло ПВО или артиллерия, не знаю, но бахало и взрывалось всю ночь. В общем, переночевали в подвале, а что делать дальше – не знаю. Малыш на руках, у всей семьи глаза на лбу, и на следующий день мы поехали куда-то, не имея плана.
Дня три ездили по Украине, ночевали на перекладных, таким образом добравшись до Закарпатья, там и остались. Через два дня после активной фазы мне звонят друзья отца и говорят, что отец ушел. А я не понимаю: куда ушел, зачем? Они объясняют: все, нет отца… Дети кричат, сестра кричит, а у меня волосы дыбом – что делать? Возвращаться в Киев? Киев закрыт, а визы нет. Неделю пострессовали и поняли, что нужно переключаться на работу, иначе крыша поедет – реально уже был на грани, хотелось в петлю залезть. Тогда я для себя принял решение, что нужно сохранять здравый смысл и беречь семью – все сделал, чтобы семья была в самом безопасном и комфортном месте. Так, слава Богу, месяц в Карпатах прожили, хотя я был злющий на местных: из-за наплыва людей они свои отели пооткрывали на два месяца раньше сезона и сразу подняли цены вдвое выше, чем в high season. Конечно, я был благодарен за то, что нашел хоть какой-то приют для семьи: маленькая комнатка, нас четверо – жили на чемоданах, можно сказать. И за этот клоповник заплатил 2,5 тыс. евро в месяц. Но это уже мелочи.
– А как вы перестраивали внутренние процессы, когда удалось вернуться к работе?
Е. Д.: На самом деле работа пошла параллельно почти сразу. Все [партнеры] начали писать слова поддержки, а уже на следующей неделе после начала полномасштабной войны я получал запросы: как поддержать и т. д. И в телефонном режиме пытался что-то делать: нужно было и юристов мобилизовать, и архив [контента], а все же в бегах, все на чемоданах. Но наша команда смогла продолжать работу, одновременно обустраивая свою безопасность, свою жизнь. Поэтому я считаю, что мы мобилизовались очень оперативно, несмотря на все внешние факторы.
– Какими были первые шаги и контракты? Виктория Ярмощук тогда рассказывала, что начали всем предлагать «Спадок», так как это о нашей культуре – а что еще?
Е. Д.: Сразу пошли запросы из Литвы, Латвии и Эстонии. Все партнеры написали: понимаем, что просто давать деньги – не выход, вам нужно бизнес поддерживать, говорите, что делать. И мы сделали рассылку, предложив всем покупать контент, деньги с которого пойдут на поддержку армии и украинцев. И уже на следующей неделе пошла работа: сначала балтийские договоры, потом немцы – ZDF очень активизировалась. Всех сейчас не упомяну, но запросов действительно было очень много. И это спасло: если бы не было работы, объекта, на который можно переключиться, крыша бы поехала. Я тогда просто черный был, никого не хотел видеть, а просто сидел и худел – за два-три дня потерял пять килограммов, хотя я и так не очень толстый (улыбается).
– А как технически была устроена инициатива с перечислением средств на поддержку? Если кто-то из партнеров не хотел, чтобы деньги шли на армию, он сам выбирал направление помощи?
Е. Д.: Это уже позже было, а в первые две недели мы всем предлагали направить деньги на поддержку украинцев и армии. Тогда мы заключили контрактов почти на 250 тыс. евро, а уже через три-четыре недели почти 200 тыс. евро перечислили на армию. Другие направления появились позже: например, в Швеции хотели купити «Черкаси», направив деньги, куда они сами считали нужным. Но я предложил альтернативный вариант – заключаем договор, а сумма пойдет в фонд With Ukraine, созданный украинским посольством в Великобритании и делающий очень многое. В конце концов все были довольны: и мы, и покупатели, и фонд. Огромная благодарность продюсерам фильма «Черкаси» Ирине Клименко и Марте Лотыш за то, что согласились и поддержали такую инициативу.
– Продолжим о дистрибуции кино. В апреле стало известно, что в дистрибуционный пакет FILM.UA вошло много фильмов стороннего производства: этот процесс начался до 24 февраля или полномасштабная война заставила вас больше работать с другими компаниями?
Е. Д.: Второй вариант, поскольку до полномасштабной войны я, честно говоря, не любил брать сторонние продукты на дистрибуцию: очень много хлопот, ты расфокусируешься на коммуникацию с продюсерами, которым нужно уделять много времени. А мы заточены на продажи, и тратить время на продюсерскую сторону было нецелесообразно. Но сейчас все происходит иным образом: украинские фильмы – это культурное оружие, поэтому мы вышли на украинский рынок, предложив производителям воспользоваться этой возможностью: и вам будет хорошо, потому что мы какие-то деньги соберем, и нам будет что предложить международной аудитории, определенный ассортимент.
– И скольки у вас сейчас сторонних фильмов на реализации?
Е. Д.: До 40% всего каталога.
– То есть можно сказать, что FILM.UA Distribution стала крупнейшим в стране дистрибутором украинского кино за границу?
Е. Д.: А мы им и были, причем по обеим метрикам – и по количеству, и по деньгам.
– А как вы эти фильмы продаете: пакетом или у каждого своя история и свои территории, где он интересует покупателей?
Е. Д.: Своя история. Если мы работаем, например, с западными телеканалами, то предлагаем в пакете пять-шесть тайтлов. А если с дистрибуторами, то они выбирают лучшее, что подходит для их реализации и последующей монетизации. Поскольку money talks – бизнес все равно есть бизнес.
– К каким проектам в пакете сейчас самый большой интерес?
Е. Д.: К детскому контенту. Интерес к войне был вначале, но ее очень много, все перенасытились новостями, поэтому детский контент продается лучше всего.
– Вы также взяли на дистрибуцию документальные фильмы (к тому же FILM.UA Group начала создавать документальный контент) – правильно ли я понимаю, что для вас это новое направление?
Е. Д.: Абсолютно верно: документальное кино мы не то что не продавали, а и не делали. Это другое направление работы, другие потребности, клиенты и стандарты.
– Расскажите немного о специфике этого направления. Все, кто сейчас переключается на документалки, говорят, что это совершенно другой мир.
Е. Д.: По сути, модель одинакова: есть группа людей, в которую тебе нужно внедриться. Ты должен их быстро изучить, быстро понять их потребности, ориентированность и предлагать соответствующую продукцию. Поскольку мы не знали ни этих людей, ни этот рынок в целом, то… входим понемногу (улыбается). Но если говорить о деньгах, это не бизнес в нашем понимании. Документалисты делают это с другой позиции, это не про деньги.
– Это потому, что вы взяли на дистрибуцию авторское кино, а не коммерческое? Если бы это были, например, документальные сериалы, то и деньги были бы другие?
Е. Д.: Возможно. Но для этого нужно иметь заказчика – условно, большой телехолдинг или платформу. А если ты делаешь документалку за свой счет, а потом выходишь на рынок и предлагаешь к продаже – это копейки.
– А еще я слышала разговоры, что FILM.UA Distribution будет продавать библиотеку «Медиа Группы Украина». Можете это прокомментировать?
Е. Д.: Библиотека «Медиа Группы Украина» дествительно еще будет продаваться какое-то время, но они сохранили свой дистрибуционный департамент, так что нет смысла кому-то что-то отдавать.
– Расскажите, как изменилось сотрудничество с украинскими платформами: полномасштабная война ощутимо повлияла на их бизнесы, но они продолжают закупать украинский контент.
Т. Ш.: До войны мы работали по другой модели. Если говорить о кино, то пакет предлагался на эксклюзивных условиях – благодаря конкурентной среде, сложившейся в этом сегменте рынка до полномасштабной войны, такие эксклюзивные контракты были возможны. После 24 февраля мы, честно говоря, вообще не понимали, как работать: вроде бы должен быть спрос, но какие условия? Пообщавшись со всеми, поняли, что оптимальной формой дальнейшего сотрудничества будет не эксклюзив, и мы очень благодарны платформам, которые в трудные для бизнеса времена единогласно поддержали украинское кино, украинские премьеры. Я думаю, что это, конечно, политика компаний, но одновременно в разы увеличился спрос: украинский зритель требовал украинского контента на украинском языке, и это понятно.
Об увеличении спроса говорят и цифры. Например, по данным медиасервиса MEGOGO, лента «Максим Оса та золото Песиголовця» с первых дней на платформе стала лидером среди фильмов, доступных в поштучной продаже. В премьерную неделю зрители покупали «Максима Осу» вдвое больше, чем следующий по популярности «Топ Ган: Мэверик»
Т. Ш.: Поскольку премьеры из нового пакета начали выходить только в конце августа, мы ждем окончания года, чтобы получить аналитику, статистику просмотров от платформ – очень интересно сравнить показатели, чтобы в дальнейшем понимать, как этот рынок меняется. Он наверняка продолжит меняться – и мы, соответственно, стараемся быть максимально гибкими во многих вопросах.
– Например?
Т. Ш.: Например, касательно запросов на участие наших фильмов в различных показах, украинских днях в разных странах и т. д. До полномасштабной войны мы как дистрибуция не очень хотели участвовать в этом, потому что это не про деньги, а времени и усилий отнимает много. Но сейчас мы обрабатывали все запросы от всех стран, где могли представить и наше, и партнерское кино. Мы были согласны работать, показывать, рассказывать – то есть пытались сделать как можно больше, поскольку, как уже сказал Женя, работа стала спасательным жилетом, островком стабильности, когда все вокруг менялось, а ты ничего не мог сделать. И контракты, суммы из которых были перечислены в фонды, и эти благотворительные показы, и коммерческие договоры, благодаря которым люди получали заработную плату, – все это давало ощущение, что твоя работа кому-то помогает.
Однако были в работе за этот период определенные моменты, которые очень хотелось бы изменить. Например, оказалось, что мировые платформы – на первый взгляд наиболее прогрессивная часть рынка – не готовы показывать контент о войне. Они рады сотрудничать с украинскими компаниями, но хотят развлекательный, легкий, комедийный контент. Мы все же надеялись, что сейчас платформы захотят показать фильмы о событиях 2014 года, так как в Европе очень мало людей понимают, когда на самом деле произошло вторжение россии в Украину. Но если Восточная Европа нас поддержала, то Запад и крупные игроки мирового уровня оказались не готовы. Конечно, это было разочарованием.
Если мы говорим о документальных фильмах, то речь идет о телеканалах или платформах, работающих только с документалками. Именно они такой контент покупают. А хотелось бы, конечно, чтобы наши документалки размещали популярные телеканалы и платформы. Понятно, что европейское общество более консервативно, но мы работаем в этом направлении, стараемся до них достучаться, сделать так, чтобы они услышали правду.
– А насколько из-за войны и состояния рынка изменился уровень цен?
Е. Д.: Минус 70% от состояния до полномасштабной войны. И это украинские платформы просто пытаются выжить, потому что они эти деньги не отбивают.
– Осенью на рынке много говорили о сделке по продаже пакета украинских фильмов на Netflix – речь о Netflix для территории Украины, верно?
Т. Ш.: Да, пакет, который у нас уже подписан с Netflix, – это только территория Украины. Они, кстати, также кардинально изменились: у компании в целом появилась политика сотрудничества с украинским рынком, развития украинского сегмента платформы.
– А можете назвать точное количество проданных фильмов? Я видела в СМИ разное количество и разные тайтлы – сколько их на самом деле в этом пакете?
Т. Ш.: Дело в том, что не все ленты вышли в кинотеатрах, поэтому права не на все открылись. А пока фильм не опубликован на сервисе, мы не можем упоминать о нем публично – у Netflix очень серьезные условия относительно конфиденциальной информации. Поэтому мы не даем комментариев: не потому, что не хотим, а потому, что должны соблюдать условия контракта.
– Почему Netflix начал сотрудничество с фильмов – это проще?
Т. Ш.: Не могу сказать о политике именно этого сервиса – могу лишь предположить, глядя на рынок в целом. Во-первых, это качество: мы все понимаем, что качество прокатного кино всегда выше, чем телевизионного сериального контента. У сервиса очень высокие технические требования к качеству, поэтому с фильмов было легче начать. Во-вторых, украинское кино имеет поддержку в виде кинотеатрального промо, в информпространстве много информации о премьерах – у зрителя есть больше ресурсов, чтобы узнать о фильмах, чем о сериалах. Думаю, это были основные причины, почему кино.
– Есть ли у вас уже данные о том, как украинцы смотрят свое кино на Netflix?
Т. Ш.: К сожалению, платформы очень неохотно этими данными делятся, и мы до конца не понимаем, что и как, пока не получим годовые отчеты.
Е. Д.: Впрочем, у Netflix есть ресурс, где публикуются рейтинги, и там можно увидеть, что фильм «Я працюю на цвинтарі» вошел в топ-10 в Украине, заняв девятую позицию.
По состоянию на сегодня «Я працюю на цвинтарі» поднялся на третью позицию в топ-10 фильмов, наиболее популярных на Netflix в Украине
А на восьмой появился военный экшен «Снайпер. Білий Ворон»
– Такие истории, когда фильмы выходят в топы, влияют на доходы?
Е. Д.: Для нас или для платформы? (Улыбается.)
– Для вас.
Е. Д.: Для нас влияют на будущее, на следующие проекты, так как мы договариваемся о фіксированной цене, за которую они покупают.
– Верно ли я понимаю, что эта сделка с Netflix – первая для территории Украины?
Е. Д.: Да, для территории Украины это была первая сделка: раньше мы продавали права на мир и Европу.
– А было ли за это время что-то продано на другие международные платформы или на Netflix для других территорий?
Т. Ш.: Да, у нас была сделка с польским филиалом Discovery – кино и сериалы.
Е. Д.: Мы выходили на HBO Max, но платформа сейчас под реструктуризацией, поэтому они сами не понимают, где находятся. Сейчас общаемся с Viaplay – дай бог, все выйдет.
– Давайте поговорим о территориях в целом. Вы рассказывали о беспрецедентной помощи стран Балтии, которые скупали все, что могли, и платили наперед – какие еще страны так делали?
Е. Д.: Именно так – никто, но помощь была от Чехии, Словакии, Германии, немного от скандинавов.
Т. Ш.: От Польши.
Е. Д.: От Польши очень большая эмоциональная поддержка, игроки рынка открыты к украинским компаниям – ведем общение и поиск точек сотрудничества.
– Это интересно. Полякам не заходит наш контент?
Е. Д.: На этот вопрос мы и сами пытаемся найти ответ. Они готовы оказывать поддержку, делать пожертвования, делить с украинцами свои дома, но бизнес – это отдельная история. Как я уже говорил, money talks, поэтому мы должны предложить проекты, востребованные не только потому, что это контент из Украины, а потому, что он действительно конкурентный. И такие проекты у нас есть: «Крепостная», «Мавка»… продолжение следует.
– Если абстрагироваться от ситуации с войной и помощью: мы же в целом не так много контента в Польшу продавали. «Крепостная» там в свое время выстрелила, а больше крупных кейсов я и не помню.
Е. Д.: Да, нельзя сказать, что это конвеерные продажи. Конечно, определенные проекты мы продавали: и «Скажене весілля», и «Захар Беркут», и «Крепостная» – вообще беспрецедентная история. Но на этом пока все.
Летом 2019-го первый сезон костюмированной драмы, шедший в прайме телеканала TVP1, стал лучшим сериалом месяца в Польше, в пиковые моменты собирая долю в два раза выше средней
– А на каких территориях украинский контент действительно смотрят, а не просто покупают, чтобы помочь?
Е. Д.: Никто не покупает исключительно ради помощи – контент должен работать и монетизироваться. Со странами Балтии почему так получилось: еще до 2022 года они начали избавляться от российских каналов, после начала полномасштабной войны лишили лицензии Первый Балтийский канал (латвийский вещатель, созданный на основе российского Первого канала для трансляции его контента в странах Балтии. – MBR) и вещатели в его орбите, но потребность в русскоязычном контенте у них была и есть до сих пор. Где его покупать? В россии нельзя, поэтому только в Украине.
– Действительно, больше же никто не производил.
Е. Д.: Поэтому сложился пазл, когда они решали свои коммерческие потребности и одновременно помогали нам. Помогали тем, что не выбирали контент, а забирали сразу пакетами, а также платили не частями, а всю сумму сразу, даже до финализации контракта. Я очень благодарен нашим литовским, эстонским и латвийским партнерам!
– Я знаю, что у вас интересная история продажи анимации «Викрадена принцеса» в Японию – можете поделиться деталями?
Е. Д.: Еще до войны на нас вышла интересовавшаяся «Мавкой» японская компания: мы начали общение, но потом они исчезли. И вот с началом полномасштабной появился наш контакт оттуда: написал с другого имейла, что уволился из той компании, создает собственную и хочет работать с «Мавкой». Но поскольку этот человек – новый для нас партнер, мы решили «потренироваться», предложив ему мультфильм «Викрадена принцеса».
Он хочет с помощью краудфандинга собрать деньги на промо, адаптацию и под флагом Украины все это прокатать. Мы заключили договор, он из собственного кармана заплатил минимальную гарантию и сейчас раскручивает историю с краудфандингом.
– То есть он заплатил минимальную гарантию, а когда ее отобьет, то все, что в плюс, будет делить с вами по определенной конфигурации – речь об этой модели?
Е. Д.: Да.
– А что происходит с «Мавкой»? В марте Виктория Ярмощук говорила о перезапуске программы продаж мультфильма стриминговым сервисам, но в итоге первоначальная концепция, когда на каждой из территорий обязательно должен быть прокат, кажется, не изменилась. Как на самом деле?
Е. Д.: Нам не удалось продать «Мавку» в одни руки на весь мир – условно, на Netflix. Потому мы продолжаем продавать на каждую территорию отдельно. И за период войны закрыли страны Бенилюкс, Грецию, всю Скандинавию, Филиппины, финализируем договор с Америкой.
– Северной или Южной?
Е. Д.: Северной – рынок Южной кардинально изменился после ковида, их реалии не отвечают нашим ожиданиям. Что же касается «Мавки», то по состоянию на сегодня вся Европа, кроме Великобритании и Германии, у нас закрыта.
– А Индия? Кажется, я ее не видела в списке территорий, куда продана «Мавка».
Е. Д.: Индийцы – очень, очень сложные и, мягко говоря, нестабильные. Мы договорились с одним контрагентом, обсудили условия, но сейчас все, как говорится, в подвешенном состоянии – они ждут, когда лента будет полностью готова.
– У них же там в целом сложная ситуация с анимацией, поскольку они не умеют ее смотреть. Или это уже меняется?
Е. Д.: Да. Все, что связано с анимацией, в Индии продвигается очень тяжело – даже Disney там не совсем уверенно себя чувствует.
– Вели ли вы хоть какие-то дела с Китаем начиная с 24 февраля?
Е. Д.: Китай еще с момента пандемии закрыт наглухо.
– А насколько улучшилась ситуация с США? Это же всегда был один из самых желанных рынков?
Т. Ш.: Там происходит очень быстрое развитие FAST TV (Free Ad-Supported Streaming TV – стриминговое телевидение, доступное пользователям бесплатно (с рекламой) и транслирующее традиционный телевизионный контент, в отличие от платформ работающее по подписке (как Netflix) или предлагающее контент, созданный пользователями (как YouTube). – MBR), и потому компании, занимающиеся именно FAST TV каналами, скупают большое количество – конечно, качественного – сериального контента, делают дубляж на английском, испанском языках и монетизируют на территориях Северной и Южной Америк. Ожидается, что следующей станет Европа, и у нас уже есть контракты, где FAST TV rights приобретены на территорию Европы. Очень внимательно следим за направлением, поскольку это новый инструмент для монетизации контента. Думаю, он будет сильно влиять и на модель просмотра. В мире на эту категорию интернет-телеканалов возлагают много надежд.
– Какие еще общемировые тренды, на которые отвечает украинский контент, можете отметить?
Т. Ш.: Сейчас новый челлендж для многих – локализация. Все понимают, что именно локальный контент оптимально работает, и смотрят в сторону технологий – чем можно качественный сериальный контент локализовать. Конечно, это требует инвестиций, и немалых. Но я вижу в этом перспективу и новый уровень работы. Будет интересно увидеть, как Европа воспринимает наши сериалы на итальянском, польском и других локальных языках.
– То есть украинские производители должны сами сделать адаптацию на языках территорий, куда они хотят продавать свой контент?
Т. Ш.: Или найти партнера, вместе с которым это можно сделать.
– Местного?
Т. Ш.: Необязательно. То, что я вижу сейчас – это очень крупные компании, представленные не только на территории одной страны, но и во всей Европе. Для них это реально, и в этом направлении можно искать партнеров именно для адаптации контента и последующей монетизации на разных территориях. Также появляются интересные технические решения: уже сейчас существуют программы, адаптирующие контент, и липсинк практически идеален. Есть и украинская компания, которая этим занимается, – Respeecher. Я не специалист в этом вопросе, но думаю, что наши – одни из первых, кто предлагает подобные решения для адаптации. Я вижу спрос на рынке, так что они очень вовремя это сделали.
Еще было бы интересно собрать с украинского рынка nonverbal контент, не требующий локализации, и попробовать его также монетизировать на разных территориях.
– О каком именно контенте речь?
Т. Ш.: Например, ролики с кулинарными рецептами, йога, сад, цветы и т. д. Такой контент можно монетизировать, если есть большое количество часов – большие провайдеры FAST TV, я уверена, с удовольствием его взяли бы.
– Из-за полномасштабного нападения россии на Украину многие страны отказались от сотрудничества с российскими компаниями, в том числе производителями контента. А на каких территориях продолжают открыто покупать российский продукт и не стесняются работать со страной-террористом?
Е. Д.: Очень хороший вопрос – меня ужасно возмущает, когда такое вижу. Мало того что не стесняются покупать, да еще и публикуют в индустриальных СМИ. Недавний пример: американская компания купила новый российский sci-fi-фильм на территорию США и без всякого стыда публиковала эту новость в The Hollywood Reporter. Этот же фильм, кстати, купила немецкая компания.
– В случае со Штатами страннно, а немцы же и в других культурных сферах, к сожалению, никак не распрощаются с россией.
Е. Д.: К сожалению, для некоторых людей события в Украине – это просто внешний фон, влияющий на их бизнес. А нацелены они именно на бизнес, поэтому будут покупать все, что приносит деньги. Это наша война, и мы просим мир разделить это чувство с нами. Большинство разделяет, но есть люди, считающие, что война войной, а они должны делать бизнес.
– Наш разговор будет опубликован в последние дни декабря: что вы хотели бы донести до украинской индустрии накануне нового года?
Е. Д.: Сейчас не время грызть друг другу глотки и выдвигать претензии – мы должны выжить как страна и, конечно, как индустрия.
Т. Ш.: Присоединяюсь. Мы всегда были открыты к сотрудничеству, и за этот год активно участвовали во всех рынках. Будем рады представлять качественный украинский контент и в дальнейшем – мне кажется, что от этого выиграют все.
Е. Д.: В качестве примера хочу напомнить, как Украина была представлена на MIPTV в апреле, через месяц с начала полномасштабной войны. Тогда FILM.UA, имея заренее проплаченный стенд, предложила телевизионной индустрии объединиться и вместе представлять страну – не каждую компанию отдельно, а выступить единым фронтом. Внедрив такой формат работы, мы и на MIPTV вместе были, и на NATPE в Будапеште, и на MIPCOM. Очень приятно, что индустриальные игроки приняли это предложение и мы пошли вместе.
Сейчас мы все как индустрия плывем в одной лодке, и лодка глубоко заполнена водой, которую нужно вычерпывать. Поэтому надо понемногу избавляться от желания тянуть одеяло на себя и работать вместе, использовать добавленную стоимость каждого из нас для общего блага.
