В следующем году в максимально широкий прокат выйдет украинская игровая драма «Буча» – основанная на реальных событиях лента, дискуссия вокруг которой началась задолго до производства. И даже сейчас, когда почти готовый фильм посмотрело много совершенно разных зрителей, от членов Нацсовета до бизнес-сообщества, автор и продюсер проекта Александр Щур вынужден объяснять свою мотивацию, словно продолжая снова и снова отвечать хейтерам.
Напомним, фильм рассказывает историю Константина Гудаускаса – гражданина Казахстана, получившего политическое убежище в Украине. Благодаря казахстанскому паспорту с началом полномасштабного вторжения он имел возможность проезжать на оккупированную российскими войсками территорию Киевской области и вывозить мирных жителей. Таким образом Константин спас 203 человека. И именно такие истории, по мнению Александра Щура, должны звучать на весь мир: «Смета «Бучі» чуть больше $0,5 млн. Это одна десятая стоимости одного нового танка. То есть фильм стоит в десять раз меньше, чем танк. Но вреда россии может нанести гораздо больше, чем 50 танков – если, например, убедит давать Украине оружие. Именно поэтому очень важно показывать это на Западе, таким образом мы можем влиять на общественное мнение, на элиту, влиять на их политиков. Кино – очень мощное оружие, культурная «атомная бомба», которая не убивает, но может нанести врагу очень большой вред. Поэтому наша цель – сделать эту «бомбу» и взорвать».
Мы поговорили с Александром о долгом процессе производства ленты, создаваемой на частные средства, особенностях съемок массовых сцен (до 700 человек) во время воздушных тревог, амбициозных планах по дистрибуции в мире и борьбе с искусственно созданным хейтом в Украине. А еще – о подготовке к взрыву «культурной бомбы», частью которой была осенняя поездка Щура в Нью-Йорк.
– В Нью-Йорке у меня было два мероприятия, – рассказывает продюсер. – Сначала выступление в Колумбийском университете: показ тридцати минут фильма, разговор с профессорами и студентами. А главный ивент был в закрытом нью-йоркском клубе, с организацией нам помогла известная американская писательница Митци Пердью – она поддерживает Украину, ее фонд занимается разминированием, помогает в восстановлении Бучи. На мероприятие мы приглашали представителей СМИ, американского бизнеса, политиков и проводили дискуссионную панель с участием писателя и журналиста Майкла Вайса – автора книг об ИГИЛ, о спецоперациях московского ГРУ, а также документалистки Кати Солдак, имеющей украинские корни и работающей в американском Forbes (редакционный директор Forbes International Editions. – MBR). Говорили о противодействии российской пропаганде (в частности, обсуждали российский фильм «Свидетель», который искажает историю) и о том, как художественное кино может помочь Украине в продвижении ее нарративов. Также демонстрировали 30 минут готового фильма, а затем было небольшое обсуждение и благотворительный аукцион.
– Удалось ли во время поездки найти деньги на постпродакшен?
– На мероприятии был в том числе наш американский инвестор Семен Дукач – это известный в Америке человек, ангельский инвестор, который вкладывается в стартапы. Он с женой Натальей тоже помогает Украине, основал фонд Cash for Refugees, финансово поддерживащий украинских беженцев. Семен был одним из первых инвесторов «Бучи», а после этого ивента увеличил свою долю, став нашим основным инвестором. Так что в этом смысле поездка была полезной. Но наиболее продуктивным был все же информационный момент: нас записывал «Голос Америки», мы связались с украинской диаспорой, с политиками, и у нас есть очень важные договоренности не только с различными продюсерами: например, договоренность о показе уже готового фильма в Конгрессе Соединенных Штатов Америки.
Наша цель – везде показывать фильм влиятельным людям, чтобы помогать Украине. Вы же видите, что происходит, особенно в США: демократы выступают за помощь Украине, республиканцы, особенно крыло Трампа – категорически против, и поэтому мы со своей стороны должны влиять [на эти решения] как можно больше.
– А как отреагировали американские журналисты, когда увидели 30 минут готового материала?
– Очень хорошо: мы услышали много слов поддержки и много отзывов, что это обязательно нужно показывать как можно шире – мол, рядовой американец даже близко не представляет, что происходило в Украине.
– Удалось ли вам собрать всю сумму, необходимую для завершения проекта?
– Сначала этот гэп составлял четверть миллиона, но постоянно уменьшался, и я всегда перекрывал разрыв либо собственными деньгами, либо взятыми в долг. Иногда это было довольно страшно (улыбается), но я считаю, мы уже на финишной прямой: осталось собрать около $140 тыс. из общей сметы. У нас будут показы для бизнесменов, которые готовы помочь, но хотят сначала увидеть практически готовый фильм. Также мы подавались в несколько фондов, а еще ведем переговоры о начальном логотипе – это тоже может помочь, поэтому надеюсь, что скоро закроем этот вопрос и будем уже собирать промобюджет (на момент разговора счетчик на официальном сайте проекта показывал, что собрано 75% бюджета, сейчас – уже 89%. – MBR).
– Как выглядит конфигурация бюджета? У вас есть инвесторы, спонсоры, донаты…
– Если взять уже собранные деньги за стопроцентную сумму, то донатов будет около 5%, 10–15% – деньги, которые я вложил или взял в долг под личные гарантии, а остальное – частные инвесторы.
– Из каких стран?
– Из Украины, Польши, Канады и Соединенных Штатов.
– Одним из копродюсеров «Бучі» стала FILM.UA, и она же – украинский дистрибутор ленты…
– FILM.UA – не только украинский, но и общий дистрибутор. В то же время есть джентльменская договоренность, что мы как продюсеры тоже имеем право искать и предлагать – то есть мы партнеры в дистрибуции. Мешать друг другу мы точно не будем, просто хотим как можно лучше все сделать. Кроме того, компания – наш миноритарный партнер в финансовом плане, то есть вложилась в проект деньгами: небольшой суммой, но мы это очень ценим. А еще она, скажем так, вложилась своим опытом, экспертизой и информационной помощью, за что мы тоже очень благодарны.
– Ваша основная цель – донести правду о войне в Украине как можно большему количеству людей. Это требует бесплатной модели распространения – условно, как фильм «20 днів у Маріуполі»: покатать по фестивалям, а потом выложить в общий доступ на YouTube. Но у вас инвестиции, требующие коммерческого подхода. Как будете сочетать эти модели?
– Здесь я немножко с вами не согласен. Чтобы показать фильм как можно большей аудитории, фестивалей и YouTube недостаточно. Чтобы было максимально широко, нужно продать проект на все возможные стриминги и ТВ-платформы, сделать во всех возможных странах кинотеатральный прокат, а побочным эффектом этого будут деньги, из которых мы и планируем возвращать инвесторам вложенное. Не хочу заниматься шапкозакидательством, но в Польше ТВ-стриминг уже согласен, в Канаде – заинтересован, а также там готовы обсуждать кинотеатральный прокат, в Америке есть много контактов: планируем в январе переговоры и о ТВ, и о стриминге, и о кинотеатральном прокате. А в целом наш план-максимум – попробовать продать фильм одному глобальному игроку. Это бы решило все вопросы: и деньги, и распространение, поскольку такой игрок сам будет переводить проект на все языки, сам будет вкладывать деньги в продвижение и т. д. Таких контактов очень мало, это еще никому [из Украины] не удавалось, но никому еще не удавалось и снимать фильм во время полномасштабной войны за частные деньги.
– Глобальный игрок – это дистрибутор или платформа?
– Disney, Paramount и т. п.: те, кто сидит в Лос-Анджелесе и в офисы которых нужно очень долго стучать. Но мы будем это делать, так как понимаем зачем.
– И какой прогноз? Есть ли у вас необходимые зацепки?
– Конечно. Во-первых, есть наши личные контакты, и поэтому в январе мы полетим в Лондон и Лос-Анджелес с готовым фильмом. Как отреагируют – не знаю, но возможность показать влиятельным людям, имеющим эти выходы, есть. В любом случае никто не отменяет другого пути: у нас с FILM.UA есть план Б – продавать на американские, европейские, азиатские рынки, отдельным платформам. Это так же может закрыть финансовый вопрос, о котором мы говорили.
– Вернемся к началу работы. В одном из интервью вы сказали: «Мне тогда [в начале полномасштабной] казалось, что эта война очень надолго, и ее мы не выиграем без помощи Запада» – поэтому, собственно, нужно искать истории, которые будут работать на западную аудиторию. Многие из индустрии тогда либо верили, что все закончится гораздо быстрее, либо просто не думали на далекую перспективу – как вы поняли, что это надолго?
– Я даже помню конкретную дату... Во-первых, я изначально считал, что большая война будет. А про «надолго» четко понял весной 2022-го. До этого были какие-то переговоры, но, когда всплыла Буча, стало понятно, что украинцы такое никогда не простят, а россия в лице путина никогда не капитулирует, будет воевать на истощение, и поэтому это сразу надолго, поскольку ресурсов у рф много. Именно тогда я начал искать историю, которую взял за основу фильма.
– А как именно вы нашли историю Константина Гудаускаса? Прицельно искали что-то, связанное с Бучей?
– Нет, я просто увидел его интервью, и оно сразу зацепило меня своей кинематографичностью – это может хорошо зайти для иностранной аудитории. Литовский еврей, беженец из Казахстана в Украину, спасает украинцев от русских – это очень интересно. Меня некоторые американцы спрашивают: «А вы намеренно сделали героя евреем, чтобы сейчас соединить Израиль и Украину?» Да нет, мама его евреем сделала, а не я (улыбается).
– Работая над сценарием, вы собрали немало реальных историй, общались с участниками событий, консультировались с психологом. А как делали дополнительный ресерч? Был ли у вас докторинг?
– Первый драфт был написан с апреля по конец сентября 2022-го, а потом до марта сценарий улучшался. Конечно, я общался и с нашим главным героем, и со всеми, кого он спас, и с родственниками погибших. Мне очень помогли определенные аудиоматериалы: например, какие-то вещи Константин тайно записывал на диктофон, поэтому в фильме есть диалоги, прямо списанные с реальных разговоров – придумать подобное сам я бы никогда не смог, я на таком языке не разговариваю. Скажем так: если большинство разговоров простых российских солдат взяты либо с диктофона, либо из перехватов, сделанных украинскими спецслужбами, то за основу разговоров их офицеров я брал интервью пропагандистов, более влиятельных военных, чтобы понимать их мысли.
Нам очень помогли в ГУР МО Украины. Меня консультировали несколько человек, в том числе Гайде Ризаева – крымская татарка, которая была в плену ЛНР. Она курировала Константина Гудаускаса (ГУР контролировал его перемещение), он предоставлял нашей разведке информацию о том, что происходило на оккупированной территории. Консультанты рассказали много интересного и определенные вещи, которых я не знаю: например, как происходит допрос, что должно быть в кадре и тому подобное. Готовый сценарий вычитывали три сотрудника ГУР, чтобы мы случайно не раскрыли то, что не надо раскрывать. Ну и в целом мы бы не сняли этот фильм за такие смешные деньги, если бы не большая помощь Генштаба, пограничников, полиции, за что я очень благодарен. Нам бесплатно предоставляли военную технику, в том числе захваченную российскую. То есть у нас реальная вражеская техника в кадре. Форму российских солдат мне мои знакомые военные высылали прямо с фронта. Полиция перекрытия делала бесплатно... Очень трудно было договариваться о съемках дроном: нужно и все разрешения собрать, и всех предупредить, так как желающих его сбить было бы очень много, начиная с теробороны и заканчивая полицией. Отлично работают горизонтальные связи…
– Как раз хотела спросить, как вам удалось выйти на такое количество государственных органов. Это ваши старые связи с «Кварталом»?
– Нет, абсолютно нет. Я уволился из «Квартала» перед полномасштабной войной, и в этом проекте они не участвовали. «Квартал» даже опровергал, что я сотрудник компании, когда Алла Самойленко начала рассказывать об этом в одном из интервью. Так что это мои личные знакомства, и многие, когда слышали, о чем проект «Буча», сразу соглашались помогать. И Юрий Тыра – волонтер, пригнавший для фронта более тысячи авто, – много своих знакомых подтянул, и Гайде. Всюду, куда мы обращались, нам старались помочь.
– На каком этапе в проекте появился Станислав Тиунов, участвовал ли он в работе над сценарием? И почему вы пригласили именно этого режиссера?
– Об этом у киносообщества тоже было много вопросов и замечаний – потому что дебютант, потому что был продюсером легких комедийных лент... Почему именно он? Две причины. Первая: я хотел сделать этот фильм коммерческим, массовым, скажем так, приближенным к стандартам Голливуда. Среди работ украинских режиссеров, снявших уже по несколько фильмов, я такого не видел. Как говорил Эйнштейн, если вы хотите получить новый результат, делайте что-то новое, поэтому как продюсер я решил пойти на этот риск: пригласить режиссера, который сделает что-то новое. Не факт, что все получится, возможно, я проиграю, но у меня есть шанс (улыбается). Вторая причина: я не бил пальцем в небо. Когда я уволился [из «Квартала»], мы с этим режиссером собирались снимать полнометражный сай-фай-фильм в Калифорнии. У нас были продюсеры, инвесторы, договоренности, я писал сценарий и работал со Станиславом как креативный продюсер с режиссером. Мы успели сделать 50% режиссерской подготовки, и я видел, как работает этот человек. Поверьте, как креативный продюсер и шоураннер я много поработал с режиссерами, мне есть с чем сравнивать. Да, я понимаю, где-то ему не хватает опыта, но то, как Станислав вел подготовку, мне понравилось – я ни у кого такого не видел даже близко.
Поэтому режиссера я подключил практически сразу, когда начал работать над сценарием. На эти полтора года он полностью погрузился в проект, занимался только им. Режиссера мы подкрепили сильной командой: у нас крутой оператор Евгений Кирей, снимавший «Щедрика», «БожеВільних», худпост Влад Одуденко, художник по костюмам Наталья Степанеева – все департаменты очень сильные. Кастинг-директор Орина Петрова с режиссером собрали классный каст. И мы очень довольны польским актером Цезарием Лукашевичем, сыгравшим главную роль.
– У вас 120 актеров и 700 актеров массовых сцен – это очень много. Сколько длился кастинг, учитывая кризис людей в индустрии, и как решали вопрос с гонорарами?
– Да, мы изначально хотели делать именно массовое кино. Как раз вчера с кастинг-директором подсчитывали: только на большие роли было кастинговано 500 актеров, а на главную роль мы попробовали порядка 50 человек. Единственный, кого мы нашли практически сразу – это Славу Довженко на роль главного антагониста. Он же снялся в тизере, который мы сделали для поиска средств.
Что касается гонораров: в гривне они остались теми же, но, конечно, немножко спасало, что доллар стал другой. Иногда люди шли на определенные уступки нам, но в целом актерский бюджет очень большой. Мы его сделали адекватным, за что кастинг-директор была благодарна, поскольку имела возможность найти хороших актеров. И у нас действительно плеяда: и Довженко, и Смиян, и Стрельников, и Ганноченко – можно долго перечислять, много топовых, крутых украинских актеров.
– Вы сразу искали иностранца на главную роль или сначала все же рассматривали украинских актеров?
– Немного пробовали украинских, но образ не складывался. Во-первых, мы хотели, чтобы он выглядел как иностранец, ведь наш герой – литовский еврей. Во-вторых, так мы хотели сделать проект более международным. Понимая, что привлечь голливудскую звезду не сможем, мы не побоялись забросить запрос на Европу. И чтобы вы понимали, у нас в финале был британский актер Майкл Оуэн, пробовались топовые польские актеры. Но мы и забрасывали не во все страны, а в Британию, Польшу – туда, где дружественно относятся к Украине, ведь ехать сниматься в страну, где идет полномасштабная война…
– И где не страхуют. Цезарий не боялся приезжать на съемки?
– Те, кто приезжал на пробы, говорили, что согласны и понимают риск. Для иностранцев сразу два риска. Во-первых, их не страхуют, пока они снимаются здесь, поскольку стандартная актерская страховка не распространяется на работу в Украине. А во-вторых, мы не останавливали съемки во время воздушных тревог.
– Понятно, вопрос об обеспечении укрытия для 700 человек массовки вычеркиваем.
– Будем честными: мы снимали в марте – мае, когда воздушные тревоги были постоянно, и если бы останавливались, то никогда бы не сняли фильм в этом бюджете. Конечно, мы продумывали локации: если снимали где-то в поле, то следили, чтобы рядом не было военных объектов и электростанций, которые в тот момент бомбили (понимали, что риск есть только от обломков после сбития ракет над опасным объектом). Со всеми в группе это было заранее проговорено, все на это согласились, и я очень благодарен людям. Как продюсер обязуюсь в будущем такого не делать, потому что, если бы что-то случилось, я бы сел в тюрьму.
– С другой стороны, если человек соглашался, то осознавал риски.
– И мы же это делали не потому, что очень хотели – при других условиях фильм бы не состоялся.
– Сколько в целом Цезарий Лукашевич был в Украине?
– Полных полтора месяца. После нас у него был очень важный проект, и мы спешили уложиться в погоду, поскольку действие фильма происходит с начала вторжения до 1 апреля. Нам очень повезло: как только завершились съемки, стало тепло, полезла зелень. Но график был очень тяжелый, честно скажу: по 5–6 съемочных дней в неделю.
– Очень плотно. А на каком языке он играет?
– На польском. И мы его дублировали на украинский. В этих языках совпадают структура и длина фраз, плюс мы очень внимательно дублировали: даже я не вижу, что это на другом языке. А например, для польского проката хотим оставить оригинальную дорожку Лукашевича. Остальные же актеры у нас разговаривают или по-украински, или по-русски: то есть мы хотели сделать, как это было бы в реальности.
– Логично, что русские разговаривают на русском, но считали ли вы процент использования этого языка? Пропустят ли фильм в прокат?
– Да, до 10% – мы обсуждали это с Госкино. Конечно, «Буча» получит статус национального фильма. Сейчас как раз оформляем документы.
– Как Лукашевич готовился к роли? Общался ли с Константином? Все же для поляка это немного другая реальность.
– Он очень круто и много готовился. Это один из лучших актеров с точки зрения подготовки, кого я встречал, – не знаю, связано ли это лично с ним или с другой школой. Он приехал раньше, встречался с главным героем, лично ездил в Бучу, в Бородянку, походил по тем местам, чтобы все прочувствовать, разговаривал с людьми. Потом с ним работал режиссер: каждое утро, во все выходные они лично встречались, обсуждали персонажа. Я очень ему благодарен, поскольку не было такого, что на площадке Цезарий говорил: а давайте попробуем вот так. Он глубоко изучал героя и очень много предлагал, но делал это за трое суток, за неделю, и это очень помогало, так как из-за бюджета у нас было ограниченное количество съемочных дней и жесткий тайминг.
– Сколько всего было съемочных смен?
– 27 в марте – апреле, один дополнительный съемочный день на Говерле в августе, а также один день, когда снимали проезды дроном.
– Как удалось все это вложить в ограниченный бюджет?
– Во-первых, мы не крали из этого бюджета (смеется). Не хочу никого обидеть, но давайте будем честными: у нас, к сожалению, существует два вида фильмов, и все об этом знают. Первый – где продюсеры зарабатывают на прокате, а второй, где зарабатывают на производстве, что я считаю очень неправильным и с чем буду бороться, когда стану известным продюсером (улыбается) и буду иметь право голоса. Так как считаю, что это развращает нашу индустрию и не дает ей нормально работать.
Во-вторых, многие на нашем проекте работали либо за копейки, либо на другой основе. Например, сценарий я отдал бесплатно, режиссер работает за смешные деньги, просто чтобы иметь возможность жить. Многие пошли на большие скидки. Главный актер согласился сильно сократить свой гонорар, но мы договорились доплатить ему, когда получим прибыль с проката. Плюс экономия на перекрытиях, о чем я уже говорил. Или расскажу вам такие кейсы: для съемок на вокзале сцен эвакуации нам была нужна массовка 500 человек. По предварительному расчету это стоило бы около $6 тыс., так что 400 человек в итоге пригласил лично я, это были мои друзья и знакомые. Или у нас была автомассовка, 50 машин, куда тоже приглашали друзей, поскольку на это тоже надо пару тысяч долларов, а мы должны были экономить.
– Насколько сложно было уговорить украинских актеров играть россиян?
– Действительно, некоторые актеры категорически не захотели их играть. А была же еще категория актеров, которые вообще не хотели работать в художественном фильме на такую тяжелую тему.
– Считали, что рано?
– Там тоже две подкатегории. Те, кто не хочет погружаться в тяжелую тему, и те, кто действительно считает, что рано. Но скажем честно: актеров, которые бы отказались именно из-за этого, было максимум пять из 500 кастингованных. То есть 1%, если говорить о статистике. В случае с ролями российских солдат было больше – где-то 50/50. Хотя некоторые актеры сказали, что им интересно сыграть, влезть в шкуру такого негодяя и показать его. Для них это был вызов.
– Вы говорили, что пытались сделать россиян разными, и не всех карикатурными злодеями. А какими именно? Мы же понимаем, что во время войны, даже несмотря на художественные требования, все должно быть немного таким черно-белым.
– Они все равно разные: русские, буряты, кадыровцы – десятки персонажей. Кто-то не понимал, куда едет, кто-то – просто быдло, приехавшее грабить и пьянствовать, а были и идейные. Например, главный антагонист – идейный, мы хотели показать, условно, такого себе гиркина, считающего себя белым офицером, а украинцев – недоразумением, которое надо перевоспитывать. Это очень интересный, противоречивый образ. С тем, кого он считает «нормальным», он ведет себя интеллигентно и культурно. А того, кого считает врагом – убьет без всяких колебаний. Как нацисты, доктор Геббельс и прочие: они же были очень образованные люди, знали литературу, музыку, но евреев и славян считали грязью. Эти «идейные» русские – такие же повернутые, и мы хотели это показать.
Я же общался с Константином: он рассказывал о бурятах – необразованных, бедных, для которых Буча – это какой-то Лас-Вегас, потому что они не видели асфальтированной дороги, таких домов, никогда не пили таких напитков, которые они украли. Кстати, в российской армии очень тяжелая сегрегация. Даже грабить каждый должен что-то свое: например, обычные солдаты не имеют право воровать айфоны или ювелирку – это у них отберут фээсбэшники или офицеры. Если ты низкого ранга, ты крадешь чайник. Если чуть более высокого – стиралку. Со времен российской империи ничего не изменилось: мы же это все видим по тем самым мясным штурмам, и это надо было показать. Была очень интересная – и в фильме это есть – конфронтация кадыровцев и фээсбэшников. Они ненавидят друг друга вплоть до того, что иногда фээсбэшники наводили на кадыровцев украинские ракеты или артиллерию. Но вместе с тем мы хотели показать, что враг сильный, коварный и, несмотря на сюжетный хеппи-энд (в смысле Киевскую область освобождают), остается много преступников, которые до сих пор не наказаны.
– Вы много рассказывали, как работали с участниками событий и родственниками погибших, что они вам давали разрешения на использование их историй. А как вы эти истории выписывали? Это собирательные образы или воспроизведение конкретных историй конкретных людей?
– В большинстве случаев – конкретные истории конкретных людей. Впрочем, в некоторых персонажах мы соединили черты нескольких. Например, наш главный герой вывозил бабушку – случилась история. Потом вывозил другую – случилась другая. Поэтому мы их объединили, иначе пришлось бы создать очень много персонажей. Мы не скрываем, что некоторых героев истории объединили в один образ: в конце фильма в титрах указано, где прямой образ, где – совмещенный и с кого именно они писались.
Что еще меняли? Иногда переносили сюжетные линии во времени. Например, что-то случилось 4 марта, а мы перенесли на 14-е: это было непринципиально для истории, но позволяло не делать слишком много сцен. И это не мы придумали. Я для себя считаю образцом фильм «Список Шиндлера», где Спилберг тоже многое совмещал, менял. Например, ужасная сцена разгрома краковского гетто. Конечно, в реальности Шиндлера там не было, но чтобы не потерять главного героя, в кино сделали красивую картинку: герой с женой на лошадях заезжают на холм и с этого холма видят, как зачищают гетто. И так же с людьми, которых он спасал. Например, был один еврей-помощник, бравший деньги с людей, и из фильма намеренно убрали любое упоминание о нем как недостойном человеке. Мы тоже использовали определенные художественные приемы.
– Вы снимали в доме Игоря Поклада события, происходившие там в реальности. А появятся ли в фильме люди, бывшие участниками событий?
– Да, есть два таких момента. В Шпитьках мы снимали украинский блокпост, действительно находившийся там. Нам повезло: его не успели разобрать, поэтому нужно было только немного обновить. Там играли несколько актеров, в том числе замечательный Александр Печерица, и также были актеры массовых сцен – мы пригласили людей, находившихся на этом блокпосту в реальности. Они нам также помогли: сказали, кто где стоял, как это выглядело. А второй момент – последняя сцена фильма. Эти события происходили 1 апреля 2022-го: главный герой с другими волонтерами приехали в Ворзель, где подняли украинский флаг на доме Уварова. На съемки этой сцены мы пригласили реальных волонтеров, которые действительно этот флаг вешали. И сцена фотографически соответствует тому, что было в реальности. Это наша благодарность людям, рисковавшим и делавшим это.
– Еще до производства вы говорили, что не планируется сцен со взрывами, танками и тому подобное. Как вам удалось их избежать в фильме о войне?
– Ну мы же снимаем не боевые действия, а об оккупированной территории: большинство действий происходит, когда герой передвигается по Киевской области, проезжает блокпосты. На блокпостах было много техники, но в большинстве случаев она просто стояла. Конечно, в фильме есть выстрелы, артиллерийские прилеты, но прямо боевых действий в кадре нет.
– А прилеты вы снимали или потом делали на постпродакшене?
– Немного, что называется, помечали. А потом на посте доделывали, конечно.
– У вас очень крутая история съемки сцены на Говерле – расскажите о ней.
– Да, это одна из первых сцен фильма, очень метафорическая: как сценарист я бы ее придумал, но так было в реальности. В День Независимости перед полномасштабной войной главный герой действительно поднимался на Говерлу. Он купил флаг, растянул его там, и тот же флаг полгода спустя он вешал в Ворзеле, когда поселок освободили. Этой сценой мы хотели заявить, показать мирную, свободную Украину, празднующую Независимость, – и понимаем, что потом будет борьба за эту Независимость. Это первая линия. А вторым планом у нас проходит метафорическая линия семи смертных грехов, как у Данте Алигьери в «Божественной комедии». Оккупированная Буча – это «ад», из которого наш герой перевозит людей в «рай» – свободную Украину. И в фильме мы метафорически показываем, где и он, и россияне встречаются со смертными грехами: жадность, гнев, похоть и самый страшный смертный грех – гордыня. Наш герой проходит путь: с горы, которая во всех религиях считается ближайшей точкой к Богу (тем более у нас на Говерле стоит большой крест), в «ад», куда нужно спуститься, там метафорически «погибнуть», а затем возродиться. И у меня в сценарии есть одна фраза из Данте, которую можно считать девизом всего фильма. Когда героя спрашивают, зачем еврею из Казахстана спасать украинцев, он цитирует Данте Алигьери: «Худшие места в аду оставлены для тех, кто во времена великих потрясений оставался нейтральным». И это наш месседж всему миру: нельзя быть нейтральным или делать вид, что ты нейтрален, когда происходят такие вещи.
Сама же съемка на горе – это был отдельный выезд, с которым нам очень «повезло». Группа поехала на Говерлу, четыре часа поднимались с очень тяжелой аппаратурой, по 40–50 кг рюкзаки, а когда поднялись, проводники сказали, что надо бежать, потому что начинается большая гроза. В такие моменты на Говерле очень опасно – за месяц до нас молния убила двух людей, а вся аппаратура еще и притягивает электрический ток. Но мы понимали: если спустимся, уже не снимем, поэтому решили остаться. В кадре вы увидите, что надвигается страшная, неотвратимая черная гроза. Поэтому получилось очень символично: это День Независимости, и мы видим, как на Украину надвигается черное неотвратимое зло.
Мы успели все снять, а потом четыре часа находились под этой грозой: страшный ливень, град размером с большую горошину, очень больно. Молнии били рядом с нами – одна так ударила током, что чувствовалось по ногам, некоторые люди от этого упали. Честно скажу: было очень страшно. Но все того стоило – на мой взгляд, мы сделали очень классные кадры: там и град, и дождь, и молнии, и туман. Кто-то может даже подумать, что это спецэффекты... И Цезарий, и операторы сказали, что это была самая тяжелая и самая страшная смена в их жизни, но для фильма эта сцена очень важна, и метафорически все очень круто получилось.
– Вы в каком-то интервью говорили, что делаете фокус-группы, чтобы избежать проблемы, которая была, например, с фильмом «Юрик». Кто входит в эти группы?
– Фокус-групп в классическом понимании, когда агентство нанимает людей, у нас нет. Но я, во-первых, возил 30 минут фильма в ту же Канаду, в Штаты, изучал реакцию иностранцев. Оказалось, что некоторые вещи нужно объяснить: мы как украинцы понимаем, что происходит, а они – нет. Во-вторых, мы проводили отдельные показы определенным людям – например, киношникам, собирали замечания в период монтажа. А большие показы уже смонтированного фильма проходили в октябре – ноябре: мы приглашали топовых продюсеров, режиссеров, чтобы услышать их советы; хотим показать всем главным героям, бучанцам, ворзельцам; военным обязательно, тем же ГУРовцам, чтобы учесть все замечания, которые возникнут.
– То есть у вас в бюджете заложена возможность что-то переделать, если будут принципиальные замечания?
– Бюджет маленький, поэтому что-то переснять невозможно – мы же не американский блокбастер, где еще на этапе бюджета закладывается 30% на пересъемку. Мы можем что-то сократить, поменять местами, что-то исправить VFX, исправить титром, где-то музыкой подчеркнуть. Поскольку мы дублировали главного актера, была возможность некоторые вещи даже по тексту поправить, если по липсинку совпадает.
Мы проделали очень большую предварительную работу, поэтому в фильме нет откровенных ляпов – например, когда рассказывается то, чего не было. На этапе сценария и проработки все было проверено. Но конечно, я готов к разному... У людей есть такая когнитивная штука – мы свой собственный опыт считаем единственно возможным. И потому я уверен, что кто-то посмотрит и скажет, что все было не так, поскольку он полагается на собственный опыт, который может быть другим. Я уже это вижу – например, со сценой допроса. Нас на съемках консультировали три ГУРовца, которые и сами проводят допросы, и знают, как их проводят россияне. Мы сняли сцену очень тщательно, а потом ее смотрит военный: «Ну не так же допрос проводят!» (Улыбается.) Подобные вещи, конечно, будут, но в плане корректности, этических соображений мы все сделали... У меня огромная претензия к нашей кинотусовке из-за хейта, что они, не разбираясь, травили нас за то, чего не было.
– Вы сейчас о прошлогоднем скандале, вызванном заявлением киноакадемии?
– Да. Говорили, что мы танками напугаем людей в Буче... А у нас нет ни одного танка, мы не снимали в Буче. Алла Самойленко в интервью для «Суспільне Культура» говорит: они разложили трупы людей на Яблунской и снимали их. И это просто ложь, но понимаете, какое возмущение у людей это вызывает?
– Это до сих пор продолжается?
– У человека идея-фикс, он везде сознательно говорит неправду. И я должен отслеживать эфиры и обращаться потом на каналы, чтобы на все это отвечать. Очень неприятно. Но большинство в киносообществе проект поддержали. Просто те, кто против, высказывались очень громко и агрессивно, а те, кто за – писали мне в личку, поскольку боялись хейта. У нас же коллективный хейт – это национальный вид спорта.
– Я слышала мнение, что тот скандал был создан искусственно. Вы знаете, кто это сделал и зачем?
– На самом деле там было несколько составляющих. Есть определенная категория людей, и их я очень уважаю, считающих, что надо подождать, снимать игровые фильмы чуть позже.
– То есть честная позиция.
– Именно так. Честная позиция, и они абсолютно имеют на нее право. У меня есть своя аргументация, зачем мы это делаем сейчас, какие месседжи хотим донести, но они могут считать, что это неправильно, и это нормально. Вторая категория – это люди, которые были, скажем так, введены в заблуждение разговорами о танках и некорректных съемках. Повторюсь: ничего этого не было, мы не снимали в местах, где была оккупация, и у нас не было ни одного замечания или жалобы во время съемок ни от одного человека. И была третья категория, самая неприятная – это киношники, которые планировали снимать такие же фильмы о Буче, и собирались, скорее всего, за государственный или фондовый счет, а мы перешли им дорогу.
Я знаю, что упомянутое заявление Украинской киноакадемии было инспирировано этими людьми, которых я не уважаю и уважать никогда не буду. Человек, организовавший это заявление, в интервью говорил, что нельзя снимать о Буче, а потом на Берлинале, где я тоже был, этот человек питчил два фильма, один из них о Буче, и просил на это финансирование. Как по мне, это очень низко и подло.
– Когда скандал случился, вы рассказывали, что из-за него потеряли американских инвесторов, не захотевших репутационных рисков. Удалось ли их потом вернуть? Насколько эта ситуация усложнила вам жизнь?
– Давайте так: любой хейт для творческого человека – это тяжело. Кроме того, нам приходится тратить много времени на то, чтобы развенчивать мифы и объяснять, зачем мы это делаем. Потому что многие потенциальные спонсоры, инвесторы действительно видят в срачах опасность для себя, и их можно понять. Украинская киноакадемия делает заявление, что против этого фильма: для американца это официальная институция, а я – какой-то там молодой продюсер. Наш первый американский инвестор все это очень вежливо объяснил в письме... Впоследствии – увидев, что мы делаем, – он вернулся и очень помогает, мы благодарны за это, но понадобилось время, чтобы исправить ситуацию, доказать человеку, что мы делаем правильное дело.
– А киноакадемия хотя бы извинилась перед вами?
– Я благодарен Анне Мачух, что после панельной дискуссии в октябре 2022-го, где мы рассказали свою позицию, киноакадемия хотя бы убрала это заявление с сайта. И они сами признают, что заявление было поспешным. Я в Канаде общался с Филиппом Ильенко, он говорит: «Я тоже предлагал, что давайте сначала пригласим людей и поговорим с ними». Но те, кто хотел снимать свою «Бучу», очень лоббировали это заявление. Ну пусть это будет на их совести.
