Если когда-то имя Андрея Исаенко могли знать исключительно профессионалы, то сегодня рядовому зрителю пройти мимо него трудно: если кто-то не смотрел «Киборгов» или «Щедрика», значит, все равно точно видел Андрея или в «Козаках», или в «Закохай мене, якщо зможеш», или хотя бы в Театре драмы и комедии на Левом берегу, где Исаенко является ведущим актером и где, собственно, мы с ним и встретились, чтобы поговорить о работе на площадке сериала «Жіночий лікар. Нове життя», индустрии во время войны и волонтерстве.
– Андрей, в Запорожье вам памятную доску еще не повесили?
– (Смеется.) Не-ет! К счастью, нет – я против такого при жизни. Где-то в институте на какой-то доске почета, где есть не только я, мое фото присутствует, а так…
– О, то есть все-таки есть! А признайтесь: думал ли мальчик из Запорожья, что станет звездой украинского кино?
– Ну, мальчик некоторое время об этом мечтал… Потом забыл. Но потом звезды так сошлись.
– А вообще чувствуете себя звездой?
- Не знаю. Это странное чувство на самом деле. Конечно, узнают меня во многих местах, просят сфотографироваться, пообщаться. Это дает осознание того, что определенная популярность есть. Но чем меньше я буду об этом думать, тем более простым человеком, может, останусь. А мне нравится быть простым человеком.
– И все же: было то «утро, когда вы проснулись знаменитым»? Проще говоря – момент, когда вы поняли, что популярность пришла?
– Наверное, после премьеры фильма «Кіборги» – тогда многие начали узнавать, писать, благодарить за фильм. Да и в киносфере на меня обратили внимание, потому что «Кіборги» для многих его актеров стали взлетной полосой.
– Ваши первые роли в кино: охранник, телохранитель (четыре штуки), алкаш, бандит, парень, не заплативший за пирожки… Или эпизод, или «нет в титрах». Какие ощущения у вас были тогда? Особенно когда не было в титрах?
– Если мне не нравилось описание или характер роли, я относился к этой работе как к возможности заработать. 3–4 съемочных дня – уже хорошо. А вообще к эпизодам относился как к школе, возможности что-то в себе воспитать, вытренировать, чтобы потом понять, как можно работать с тем или иным характером более объемно. Ну а постепенно все как-то складывалось – я не пытался форсировать события, просто делал свое дело: сначала маленькое, потом все большее и большее. Я знал, что мой звездный час еще придет: просто верил и шел.
– Интересно, а ваш рост 196 см влияет на утверждение или не утверждение на роль?
– Для театра такой рост – это очень фактурно, а для кино – не очень удобная история. Первое время мне отказывали в той или иной роли, потому что не могли найти для меня соответствующую партнершу, чтобы не приходилось тратить время на создание какого-то особого кадра. Но и этот кризис прошел: сейчас я о своем росте даже не думаю. Иногда только костюмерам его пишу.
– А ведь вы могли стать журналистом – поступили на журналистику… Действительно хотели этого?
– Не то что хотел, но это была более или менее благоприятная для меня работа, более гуманитарная. Потому что меня отдали на курсы в Инженерную академию, откуда просто выгнали - то не сдал, это не сдал, потом еще куда-то... А журналистика - более гуманитарная и, как мне казалось на то время, интересная история. Потому и поступил. Но даже не начал там учиться: когда мы с друзьями праздновали поступление, мимо проходила руководительница нашей школьной команды КВН, которая сказала: «Давай готовься к поступлению в театральный!» И таки подготовила меня – и я поступил.
– Значит, все решил случай?
– Ну все случайное – не случайно. Так же было и с театром: я даже не мечтал сюда поступить – просто показался, и мне сказали: «Подготовься нормально и еще раз приходи». Я пришел через две недели и вот – уже 15 лет здесь.
– А в театральном сразу почувствовали себя «в своей тарелке»?
– Нет. У нас были отличный мастер Фортус Геннадий Вадимович, который давал отличную базу, но эта база никак в меня не заходила: я считал, что актерство – это что-то про КВН. А оказалось, что это почему-то не так, и я конфликтовал со всем, что в меня пытались вложить. К счастью, потом к нам на курс пришла преподавать актриса нашего Запорожского ТЮЗа Любовь Ивановна Фриган – вот она влюбила меня в эту профессию и потом помогала, оберегала и вдохновляла.
– А затем все пошло «случайно»… Кстати, по поводу «Киборгів», которые стали переломным моментом в вашей карьере – как вы туда попали? Много было претендентов на эту роль?
- Да, много. Я просто пришел на пробы – они проходили на Киностудии Довженко, где моя жена (режиссер Олеся Моргунец-Исаенко. – MBR) снимала «Казку про гроші». У меня тогда для роли была глупая прическа «горшок» – я надел шапку и пошел к Ахтему [Сеитаблаеву] на пробы. Насколько я знаю, соискателей было очень много – они еще ездили по всей стране, смотрели актеров. Сначала меня отобрали «предварительно» среди других кандидатов. А потом сказали, что я утвержден, и это был какой-то праздник!
«Киборги» стали для меня большой школой, и психологической в том числе. Мы начали снимать в 2016-м, на второй год войны, и из нашей актерской пятерки никто не служил по-настоящему. Поэтому волновались, потому что на площадку должны были прийти настоящие «киборги», настоящие герои – мы не знали даже, как попробовать с ними пообщаться. Но пацаны нас быстро успокоили: сказали, что каждый делает свою работу, и, наоборот, благодарили, что мы это снимаем и об этом говорим. И действительно, лента имела большой резонанс в обществе. Знаю даже, что многие семьи после ее просмотра воссоединились.
– Какой Ахтем как режиссер?
– Прекрасный! Я дважды работал с ним в больших лентах. Ты можешь принести что-то свое, что-то добавить, придумать, но он не просто на это соглашается, а четко вписывает это в картину фильма, которая есть у него в голове, – добавляет все необходимые точки, действия, какие ты должен совершить, чтобы и ты был доволен, и он не вышел из своего рисунка.
– Вы неоднократно рассказывали, что вам и на россии предлагали сниматься – играть «плохого хохла». Конечно, вы отказались, но было ли это на тот момент соблазном? Ведь многие из ваших коллег раскрутились в свое время именно благодаря работе в Москве.
– Конечно, с профессиональной точки зрения это большой соблазн. Но не для меня: я в принципе не хотел с ними работать. Да еще и прочитал сценарий, в котором единственным на весь фильм предателем был мой герой – хохол Коля. А через неделю на экраны должны были выйти «Кіборги». И вот представьте, кем бы я был, согласившись на эту роль. Я понимал, что Центр Тодоровского – международно признанная организация, что кино – о 60-х годах и не связано с сегодняшним днем, что режиссер Андрей Смирнов снял «Белорусский вокзал», «Дневник его жены» и т. д. – он лично мне звонил и уговаривал согласиться. Но есть какие-то вещи принципиальные, поэтому ни о каком искушении здесь речь не шла. Этого просто не должно было произойти.
– Теперь к «Жіночому лікарю». Вы же там и в 2013-м снимались…
– Ну да, был у меня там эпизодик – какой-то счастливый отец (смеется).
– Вы напомнили об этом факте продюсерам, когда вас утверждали на роль?
– Нет – может, там были уже другие продюсеры? Я даже не помню, кто в 2013-м был режиссером…
– Зато, наверное, помните, что до полномасштабного все главные роли во всех сезонах «Жіночого лікаря» играли россияне?
– Я же понимаю, что деньги давал канал, который совместно с каким-то русским каналом понимал, что может снять кино и прокатить его там и там. И что именно канал, учитывая это, утверждал на роли. Меня когда-то пытались утвердить на главную роль в сериале, не скажу какого канала – и так пытались, и эдак. Но все равно ее сыграл один москалик, и они даже сняли вторую часть этого сериала. Но теперь он не может выйти, потому что там снялся тот москалик. И они встряли с этим сериалом серьезно. А их в свое время чуть ли не умоляли снять украинца. Поэтому таков был запрос от каналов, и к продюсерам особо претензий нет.
Вообще стараюсь об этом не думать. Многие из нас после 2014 года так или иначе пересекались с теми москалями в кино, потому что нужно было работать, кормить семью. И имею ли я право говорить что-то кому-то, если сам был рядом с русскими? Которым давали все по райдеру плюс отдельный вагончик, а наших загоняли всех в один…
– У вас сейчас есть райдер?
– Не то чтобы райдер, но какие-то условия есть. Нет никаких заоблачных требований – просто рабочие, чтобы удобно было подготовиться к кадру и тому подобное. Но даже если случается так, что их выполнить трудно, потому что в кино сейчас гораздо меньше денег, чем раньше – ну работаешь себе дальше. Делаешь свое дело в тех условиях, которые есть сейчас. Они улучшатся немного позже.
– Как вас, кстати, пригласили на роль в «Жіночому лікарі»?
– История следующая: сначала меня пробовали и утвердили на главную роль в другом медицинском проекте. А затем канал «1+1 Украина» заказал «Жіночого лікаря». И мне позвонили: «Ты был утвержден там, можем без проб тебя перевести на «Жіночого лікаря». Так и «пригласили».
– Ваш герой – врач, еще и гинеколог.
– Еще и хирург…
– Вам пришлось вникать в какие-то медицинские тонкости, чтобы быть более органичным в кадре?
– Ну, снимаем операцию такую-то – я читаю, как она проводится, видео в YouTube смотрю – это, конечно, не для слабонервных, но приходится смотреть, чтобы разбираться в той мере, в какой это нужно в кадре. Все равно, даже если ты научишься идеально шить или диагностировать, в кино это может не пригодиться. Можешь идеально шить в кадре, но это обрежут, и начнется другая сцена. Хотя в наше время это и в жизни может понадобиться.
– Актеры, игравшие врачей, часто признавались, что к ним и в жизни относятся как к медикам, просят медицинских советов. У вас такое было?
– В первые дни после премьеры «Жіночого лікаря» люди стали писать мне в Instagram о своих проблемах: почему-то прониклись ко мне как к врачу. Я отвечал: «Посмотреть я могу, а вот вылечить - не факт» (смеется).
– С началом войны русский из кино и театра исчез. Знаю, что вы в семье давно решили общаться на украинском. Но многие актеры столкнулись с тем, что, поскольку в жизни общаются или долго общались на русском, в кадре или на сцене их украинский звучит неорганично. Вы чувствуете, когда партнеру это тяжело?
– Да, я это вижу, но понимаю, что проблема временная. Это все вопрос практики: чем больше ты это делаешь, тем лучше становится твой язык. Если хочешь сниматься в украинском кино, то твой языковой аппарат должен быть настроен на немного другие фонетические процессы.
В нашем театре и до 2014-го шли спектакли на украинском, поэтому у нас этой проблемы нет. Может быть, она есть в Театре им. Леси Украинки, где много взрослых актеров, всю жизнь игравших на «правильном русском»…
– Когда война началась, какие у вас были мысли по поводу профессии? Не думали, что, возможно, нужно как-то переквалифицироваться?
– Никогда не позволял себе думать, что это конец: украинская культура должна существовать даже во время войны. И за эти два года полномасштабного вторжения появилось много украинского контента, театральных представлений, люди поняли, что можно возить антрепризы не только с москалями, и литературы много появилось, и драматургии… И я всегда в это верил. Переквалифицироваться – это для меня последнее, что можно сделать. Я эти мысли от себя отгонял: всегда верил, что будет кино, я буду сниматься и работать по специальности. В таких обстоятельствах – значит, в таких обстоятельствах, но будем работать.
Конечно, в первый год вторжения почти никто из актеров не работал. Кому-то повезло – у него была определенная финансовая подушка. Кто-то где-то подрабатывал. Многие ушли в администраторы, еще куда-то, волонтерили, многие ребята из нашего театра пошли воевать. Мне повезло, что мы не успели сделать ремонт в кухне. А потом и жена как-то работала, и у меня в конце 2022-го начались какие-то съемки, социальные ролики, еще что-то… Как-то выжили. Конечно, гонорары сейчас стали гораздо меньше. Но все вернется и станет на свои места.
– Как себя сейчас чувствует жена-режиссер?
– Она уже почти полгода работает на «Суспільному»: доделывает документальный проект «Какая разніца» – о том, как произошло так, что мы оказались в таком коллапсе. Также они разрабатывают и художественный проект.
– У вас ведь нет опции не сниматься в фильмах жены?
– Почему? Есть. Даже в том же Олесином «Щедрике» я сниматься не должен был – это они в конце подготовительного периода решили, что можно из многих энкавэдэшников, бывших в сценарии, сделать одного персонажа – сплошное зло. И Олеся мне предложила: «Не хочешь такое дерьмо сыграть?» Конечно, я хотел.
– А потом не обсуждают коллеги: мол, блат, семейный подряд…
– Да мне плевать, пусть говорят. Я просто всем говорю, что переспал с режиссером и получил главную роль – и ко мне больше нет никаких вопросов! (Смеется.)
– «Щедрик», где вы сыграли энкавэдэшника, был снят до полномасштабного вторжения, и его мировая премьера состоялась практически через несколько дней после 24 февраля. Но когда сейчас смотришь на вашего персонажа, то кажется, что это снималось по мотивам всего, что мы сейчас видим от оккупантов. Вы сами не были в шоке от того, насколько ваш персонаж оказался таким же, как орки? Он говорит практически теми же словами!
– Ну что ж: молодец сценаристка Ксения Заставская, хорошо почувствовала эту историю. Но на самом деле ничего не меняется. Может, изменится после этой войны, но все репрессии украинцев со стороны россиян всегда проходили с одним нарративом: мол, мы – никто, зовут нас никак, нет такой страны, культуры, языка… И действительно, многие спрашивали у Олеси: «Вы эти эпизоды сняли уже во время войны?» Нет, это было снято в 2019–2020 гг.
– Ваша дочь Мария уже дебютировала в кино, сыграв дочь вашего персонажа в «Жіночому лікарі». Можно ли сказать, что она пошла по вашим стопам?
– Еще нет – в таком возрасте рано о чем-то говорить. Я не хочу ее совать во все проекты: если захочет, пусть снимается еще, если ее пригласят. Детей, мне кажется, очень легко этим сломать в таком возрасте – начинают думать, что они какие-то звезды и чем-то отличаются от других детей. Я и в это кино не хотел ее продвигать: казалось, еще рано. Когда-то жене сказал: «Если ребенок сам скажет, что он хочет, это произойдет». Когда-то нас в рекламу звали семьей – какие-то памперсы рекламировать, еще что-то, но я сказал: «Нет, пока ребенок сам не скажет, что он этого хочет». А тут Марусю не с кем было оставить, и я взял ее с собой на съемку «Жіночого лікаря». В тот день проходил кастинг девочек на роль дочери моего персонажа. И пока я был на пробах с детьми, к Марии подошла продюсер и спросила: «А чья ты? А кто твой папа? О, а не хочешь с нами посниматься?» – «Хочу». Потом пришел я и выяснил, что ребенок хочет и уже утвержден. И сказал: «Она не утверждена, пока я не увижу ее пробы. Потому что мне с ней работать». Они записали ее пробы, и я их утвердил (улыбается). Но в первых сценах был общий план, а я вместе с ней лицом играю… А потом понимаю, что план общий и мне нужно свое играть… Привыкать к этому было странно. Но привык.
– Маричка радуется, что папа – известный актер?
– Она к этому относится, мне кажется, очень легко. Вот меня уговорили быть Миколайчиком у них в школе, в первом классе, и дочь меня узнала, хотя у меня были наклеены борода, усы, были одеты шапка и парик – все равно узнала! Но никому об этом не сказала: играла, как все, отвечала на вопросы и никому не выдала, что я ее папа. Поэтому она к моей профессии относится просто как к профессии. Ну бывает папа в телевизоре. Но надеюсь, что на ее жизнь это не повлияет.
– Есть у вас поклонницы-фанатки?
– Да, есть у меня в Instagram пару фан-страниц, а главную ведет девочка Соня из Белой Церкви – она иногда приезжает сюда на спектакли. Но фанаток, которые бы спали под дверью, слава богу, нет.
– А звездная болезнь к вам не пыталась подкрадываться?
– Пыталась. Но все обстоятельства складывались так, что я очень быстро падал на землю – и слава богу. Конечно, у каждого из нас есть тщеславие - наверное, актеры без него не становились бы теми, кто они есть. Это один из двигателей актерского прогресса. Но нужно понимать, что только один из двигателей, а не основной. А если твоя самоцель – аплодисменты и популярность, это уже беда.
– Вы сейчас можете отказаться от роли? Или в наше время ролями не разбрасываются?
– Не разбрасываются, но осенью мне не удалось соединить проекты и пришлось от чего-то отказываться. А вообще откажусь от работы, если это яростный треш. Пока такое было пару раз – даже на сценарном уровне. В принципе, все наши телевизионные проекты более или менее одинаковы, и качество все каналы просят примерно одинаковое. Можно пытаться сделать что-то более яркое – так было в «Козаки. Абсолютно брехлива історія», где и режиссер, и оператор, и продюсер горели желанием сделать что-то яркое, и креативный продюсер все время был на площадке. А так эти многосерийки об одном и том же – можешь отказаться, а можешь попробовать сделать свою роль лучше, и кино станет интереснее. Хотелось бы сидеть в шезлонге, не иметь необходимости помогать родителям, друзьям, военным и спокойно от чего-то отказываться, выбирая себе один проект в год. Но в Голливуде снимают фильмы полгода-год, и гонорары у них другие, поэтому они могут спокойно от чего-то отказаться. А у нас надо быть в обойме, на виду, чтобы о тебе не забывали.
– Волонтерить продолжаете?
– Да – насколько это возможно, потому что собирать деньги сейчас уже очень тяжело. Но есть европейские и американские организации, которые помогают. Недавно жена ездила, передавала скорую Хмельницкой ОВА, собираем аптечки, батончики энергетические для пацанов. Нельзя останавливаться – пацаны же не останавливаются.
– Сейчас все проекты так или иначе связаны с войной, и роли у вас такие. А чего вам хочется как актеру?
- Не знаю. Никогда не было определенной роли, которую я хотел бы сыграть – и, пожалуй, это хорошо. Мне хочется просто кайфовой работы, чтобы было много денег, чтобы режиссеры и продюсеры не спешили побыстрее снять, чтобы было время на сотворчество и кайф.
– Что у вас нового в работе?
– Должны быть съемки в конце января и начале февраля, какие - пока секрет. В начале января позвали на пробы – посмотрим. Я рад, что вообще что-то делается – думал, зимой ничего не будет, потому что это застойный период для кино. Но люди в январе заходят в проекты, и я радуюсь. За всех!
