Новая реальность, заменившая привычный жизненный уклад во всем мире, научила нас особенно ценить цифровые технологии. Многие проекты в условиях карантина удалось спасти исключительно благодаря повсеместному доступу к интернету, что, разумеется, касается и телевизионных шоу. Но одно дело, когда речь идет о локальном конкурсе, и совсем другое - когда о международном. В мае должен был состояться финал песенного шоу Евровидение: более сорока стран планировали отправить своих участников на конкурс, а сотни тысяч людей - весело провести две недели в Роттердаме. Однако уже в марте стало понятно, что сбыться этим планам не суждено. Ближе к апрелю организаторы были вынуждены впервые за 64 года отменить конкурс: сложности начались еще на этапе съемок «визиток», так как участники банально не могли приехать для этого в Нидерланды.
Выдержав небольшую паузу, команда сообщила, что не оставит своего зрителя без шоу - несколько дней на YouTube можно было смотреть концерты бывших участников Евровидения и приглашенных звезд. А в день планируемого финала (16 мая) в онлайне транслировалось шоу с ведущими, телемостами и снятыми ранее выступлениями участников всех стран. И все это исключительно ради шоу, никакого соревнования. В Украине проект показали Общественное и СТБ - официальные трансляторы Евровидения.
О том, как это шоу создавалось, почему отменили конкурс и сколько денег потеряли организаторы, нам рассказал исполнительный продюсер Евровидения Ситце Баккер в эксклюзивном интервью.
- Ситце, когда для вас стало очевидным, что коронавирус внесет коррективы в планы по проведению Евровидения?
- Коронавирус приковал к себе внимание еще в январе, когда ситуация начала накаляться в Азии. Мы стали рассматривать вероятность того, что пандемия перекинется и на Европу. Но конечно, на то время и понятия не имели, насколько быстро это произойдет. Предполагалось, что вирус может стать проблемой к маю, но мы не знали, насколько серьезными будут последствия. Поэтому изначально думали о простейших мерах защиты: чаще мыть руки, возможно, проводить экспресс-тесты. Уже в феврале стало понятно, что вирус распространяется в Европе очень быстро. Особенно в некоторых странах - Италии, например. И это стопроцентно затронет нас. Поэтому вместе с Европейским вещательным союзом (EBU) и властями принимающего города мы стали рассматривать альтернативные варианты, чтобы спасти Евровидение: провести его тут, в Роттердаме, в мае, как и предполагалось.
- Какие этапы трансформации прошла первоначальная идея?
- Вирус все время был на шаг впереди: как только мы находили альтернативу, оказывалось поздно, и нужен был новый вариант. Если не ошибаюсь, 12 или 13 марта правительство объявило о начале intelligent lockdown - когда карантин вводится постепенно, точечно. Людей попросили работать дома, запретили мероприятия определенного масштаба. Мы поняли, что провести Евровидение почти невозможно. EBU промониторил другие страны и пришел к выводу: даже если в Нидерландах относительно безопасно, ситуация за рубежом иная - в Италии, Испании, Франции. Тогда же и было объявлено об отмене Евровидения.
Выступать в разных условиях… Это словно просить десятерых атлетов пробежать марафон, но в разных локациях, да еще и в кроссовках не того размера
- Вы упомянули, что до объявления локдауна альтернативы все-таки были. Какие именно?
- Было несколько сценариев. Взять хотя бы «визитки». Мы хотели, чтобы артисты приехали и записали их здесь, как это бывало прежде. Но поняли, что для многих поездки вызовут серьезные затруднения. Поэтому искали альтернативу, другой формат, который можно было бы спродюсировать здесь, а артисты записали бы «визитки» у себя на родине. Все было как раз в процессе, когда Евровидение отменили.
Признаюсь, какое-то время мы подумывали о том, чтобы провести конкурс без публики, но быстро отмели эту идею. Это уже не про Евровидение. Я всегда говорил, что сложно представить конкурс без восторженной публики, без поклонников, развевающихся флагов…
- Без атмосферы…
- Точно, без атмосферы. Она важна даже для телезрителя - это цепляет, вызывает восторг. Но даже без публики нам пришлось бы иметь дело с делегациями из разных стран, сотнями медиа и журналистами. Да наша собственная команда (включая секьюрити) насчитывала бы более тысячи человек!
Так что, если не можешь сделать Евровидение масштабным событием, без множества людей все равно не обойтись. И очень сложно сделать все в рамках норм безопасности. Времени на проработку альтернатив было не так много - так что будем думать о безопасности на следующий год. По всему миру организаторы мероприятий ищут способ провести свои ивенты, пусть даже с жесткими ограничениями. И следующие несколько месяцев научат нас многому - как сделать Евровидение-2021 безопасным в условиях новой реальности.
- Когда вы узнали, что Евровидения не будет, почему решили перенести на год, а не на осень, к примеру?
- Конечно, решение не наше, а ЕВU. Но мы в очень тесном контакте с ними в течение всего процесса подготовки к Евровидению. В середине февраля - начале марта рассматривался вариант перенести, скажем, на сентябрь 2020-го - во многих странах это как раз начало нового телесезона. Но возникало сразу несколько вопросов.
Во-первых, площадка, где будет происходить конкурс, продакшен, команда, партнеры - все это должно быть доступным на протяжении лета. И артисты из 41 страны тоже должны быть доступны. Но даже не это главное препятствие. Главное, что никто не знал (и не знает сейчас), как будет развиваться ситуация с коронавирусом в ближайшие месяцы. А значит, это огромный риск - перенести, а потом еще и отменить Евровидение в сентябре.
Во-вторых, если перенести конкурс на сентябрь, что делать со следующим Евровидением? Нужно ли его - и все последующие - теперь проводить в сентябре? Если представить, что твоя страна побеждает, то сколько у нее времени на подготовку, чтобы провести конкурс у себя уже в мае?
В-третьих, возникал вопрос о самой сути конкурса. Его стоило перенести, чтобы сделать таким, каким его любят и знают.
- Наверняка вы слышали про вероятность второй вспышки коронавируса.
- Да, конечно. Я не аналитик и не ученый, но очень интересуюсь этой темой. И если вспомнить, как протекали пандемии в прошлом, то почти всегда была вторая волна.
- Притом более опасная.
- Именно. Взять хотя бы испанку. Вторая волна была зимой и, к сожалению, унесла жизни многих молодых людей. Но я полагаю, уже не стоит переносить прошлое на модель современного мира, ведь наука намного более развита. И с точки зрения информационного поля ситуация совсем другая - сто лет назад большинство людей едва ли умели читать и писать. А сегодня есть интернет, телевидение, радио. Намного больше возможностей информировать и учить людей. Мы моем руки, не жмем их друг другу, соблюдаем дистанцию, не проводим массовые мероприятия, чем сдерживаем распространение вируса. Возможно, нам удастся избежать второй волны или по крайней мере удержать заболеваемость на том уровне, когда с ней может справиться система здравоохранения. Как говорят правительства всех стран, наша задача - не побороть вирус, а сдержать его, пока не найдут лекарство.
- В Украине финал шоу The Voice практически полностью провели в онлайн-режиме: был конкурс, выбрали победителя. Почему вы решили сделать онлайн-шоу не в формате соревнования?
- Я уважаю телепродюсеров, умеющих во что бы то ни стало реализовать проекты. Особенно в таких сложных обстоятельствах. И то, что это The Voice, мне куда более приятно, ведь его придумали в Нидерландах, буквально через дорогу от меня. Но любой производитель контента решает сам. В нашем случае это нечто большее, чем просто конкурс. Это событие, в которое инвестирует весь город. И желает получить некий возврат средств. И дело тут не только в соревновании между участниками, но и между странами. Каждый участник подписался под выступлением на сцене с 200 млн зрителей. И просто попросить их сделать это онлайн… нам показалось крайней несправедливостью. Выступать в разных условиях… Это словно просить десятерых атлетов пробежать марафон, но в разных локациях, да еще и в кроссовках не того размера.
Были пленки, смонтированы переходы, шли репетиции, разработана и опробована система подсветки сцены. Мы думали так: если не отменят, у нас же все должно быть готово!
- Какие процессы были запущены на момент оглашения решения отменить конкурс - сцена, «визитки» участников, декорации?..
- У нас было готово почти все. Оставалось три недели до запуска площадки. Несмотря на стремительное развитие ситуации с коронавирусом, мы вышли на финальную стадию почти по всем процессам. Сцена - построена (кажется, за неделю до отмены конкурса). «Визитки» участников - записаны. Были пленки, смонтированы переходы, шли репетиции, разработана и опробована система подсветки сцены. Мы думали так: если не отменят, у нас же все должно быть готово!
- «Визитки» потом перекочевали в онлайн-версию. Участники снимали их своими силами или вы давали какие-то вводные, помогали, консультировали? Насколько в этом процессе были задействованы трансляторы Евровидения в каждой из стран-участниц?
- Это то, что называют совместной работой. Да, нам было неудобно просить присылать материалы как можно быстрее. Особенно из стран, где ситуация была сложнее, чем в Нидерландах. Но все справились, прислали материалы, которые мы впоследствии использовали для создания «визиток». А некоторые вещатели вообще предоставили готовые «визитки», которые мы смогли спокойно вставить, почти не обрабатывая, в онлайн-версию. Их было не стыдно показать многомилионной аудитории.
- Каждый год страна-участница Евровидения делает обязательный взнос в EBU. А как было на этот раз?
- Честно говоря, не в курсе. Тут все-таки больше вопрос к EBU. Но насколько я знаю, вещатели не платили взносы, потому что не получили шоу для трансляции взамен.
Городской совет Роттердама, потерявший 6,7 млн евро (эти деньги уже потратили, и они не покрывались страховкой), решил рефинансировать долг. Чтобы в следующем году конкурс все-таки состоялся именно здесь
- Почему для онлайн-концерта вы решили взять отрывки из клипов или выступлений на Нацотборе, а не, скажем, попросили артистов самостоятельно записать живые выступления в домашней обстановке, как это было на эфирах перед финалом?
- Мы хотели поставить всех в одинаковые условия, дать всем равные возможности. Некоторые прислали нам свои видео, и они были отличные. Другие прислали записи с выступлений на Нацотборах. А в Италии, например, вообще все записали в древнем театре - видео оказалось очень зрелищным. О чем это говорит? О разнообразии в Европе. В подходах к созданию материала.
Мы действительно подумывали показать полные видео с Нацотборов всех стран-участниц (их 41). Но длительность каждой записи - 3 минуты, в сумме это больше двух часов. Причем без переходов, без ведущих - только песни. В результате получилось бы шоу хронометражем три с лишним часа. А вы наверняка знаете, что даже финал с 26 песнями порой трудновато выдержать. Поэтому решили - ролики по 30 секунд. И начали думать, каким иным образом продвигать новый формат конкурса. Стали добавлять песни в чарты Spotify и других площадок. Это очень помогло.
- Сколько вы потеряли из-за отмены конкурса? Наверняка очень много, ведь к тому моменту почти все было готово.
- Да, мы были почти готовы. И на момент отмены Евровидения инициировали переговоры - они продолжаются и сейчас - с поставщиками услуг о том, чтобы сдвинуть все на год. Я действительно не знаю всей суммы. Хотя бы потому, что переговоры еще не завершились. Плюс у нас есть страховка, покрывающая и случай с пандемией: тут переговоры тоже в процессе.
Что я точно могу сказать, так это то, что городской совет Роттердама, потерявший 6,7 млн евро (эти деньги уже потратили, и они не покрывались страховкой), решил рефинансировать долг. Чтобы в следующем году конкурс все-таки состоялся именно здесь.
- А онлайн-версию, которая явно обошлась дешевле, вы как-то монетизировали?
- Да, онлайн-версия была намного, намного дешевле. Мы использовали продакшен-студию без каких-либо зрителей и задействовали небольшую команду. Вероятно, по деньгам это как среднестатистическое шоу в субботнем прайме в сравнимых с Нидерландами государствах.
EBU решил поддержать нас, хотя, по сути, мы делали другой ивент: покрыли часть производственных затрат и не взяли никаких денег с вещателей стран-участниц. Последние также делали свой вклад, просто по-разному.
- Спонсоров привлекали?
- У EBU есть старый проверенный спонсор Евровидения - Moroccanoil (косметический бренд. - MBR). Но мы делали не Евровидение, поэтому Moroccanoil не участвовал. У нас не было спонсоров, но здесь они и не требовались. При этом отдельные вещатели стран-участниц получили возможность выбрать собственных спонсоров, разместить ролики. Это дало вещателям большую гибкость. Кто-то использовал бегущую строку, кто-то - больше рекламы. Каждый «крутил» как хотел. И это отлично.
- Все ли страны согласились транслировать Евровидение в таком формате?
- Мы начали переговоры относительно возможной смены формата уже через пару дней после отмены Евровидения. Неудивительно, что вещатели забеспокоились о том, что пробел в сетке нужно заполнить. И тут для нас был приятный сюрприз: вещатели не только согласились, но к ним еще и присоединились другие. Это очень приятно.
- Мы знаем, что в этом году у вас полностью поменялась команда. Можете рассказать подробнее - кто ушел, а кто в ней появился?
- Каждый год вещатель принимающей стороны меняет команду, решает, кто обладает нужными ресурсами и нужным опытом. Нередко берут и людей из-за рубежа. В прошлые годы особенно. В нашем же случае этого не понадобилось: мы взяли немногих иностранцев, например двух советников из Швеции. А сцену разработал немецкий дизайнер, которого несколько раз задействовали в прошлые годы. У него огромный опыт. В основном же команда состоит из нидерландцев, это добавляет некого местного колорита, делает конкурс особенным. Тем более что в следующем году большая часть команды останется.
Мы сделали нечто особенное: оставили в истории первое - и, надеюсь, последнее - Евровидение в таком формате
- В самом начале вы упомянули меры безопасности. Как снималась онлайн-версия, где были ведущие?
- Мы снимали в здании одного из самых крупных продакшенов Нидерландов - Studio 21 в Хильверсюме, которое легко может вместить до тысячи зрителей. И там вполне возможны жесткие меры безопасности.
Мытье рук, санитайзеры, никаких рукопожатий, дистанция в полтора метра, линии разграничения, стрелки на полу, чтобы люди ходили в одном направлении и не пересекались, не больше определенного количества человек в здании одновременно. У нас был специальный офицер безопасности, который следил за соблюдением мер. Людям постоянно напоминали правила. Тех, кто не был нужен в определенный момент, отправляли домой или в офис. Мы понимали, что кто-то просто любит свою работу, любит находиться на съемках, получает удовольствие от процесса, но не могли себе этого позволить. Уж слишком неподходящее время. Тем не менее нам удалось собрать всех - при условии соблюдения 1,5 м дистанции - и втиснуть в один кадр на память! Ни тогда, ни в последующие несколько недель у нас никто не заболел.
Фото - Kris Pouw
- Было несколько телемостов - с тем же Лондоном, например, когда ведущая общалась с Грэмом Нортоном. Сложно было их организовать?
- Да, устроить все это было сложно! Например, Мария Шерифович выступила на пустых улицах Белграда: нужно было соблюдать дистанцию, группе предстояло постоянно быть рядом, использовать санитайзеры, маски. В Лондоне были очень жесткие ограничения и на улице, и в офисе. Было важно обеспечить безопасность Нортона и его съемочной команды.
- Мы уже знаем ответ, но все же: онлайн-Евровидение посмотрели 73 млн человек, а в прошлом году у традиционной версии было 182 млн зрителей. Как считаете, учитывая обстоятельства, это хороший результат?
- Да (смеется). По моим собственным расчетам - а они были едва ли не самыми оптимистичными в нашей команде - ожидалось нечто между 30 и 40 миллионами. Мы же понимали, что это не обычное Евровидение, не финал с голосованием. Когда мы получили цифры смотрения, было очень приятно. Мы сделали нечто особенное. Мы оставили в истории первое - и, надеюсь, последнее - Евровидение в таком формате.
- При этом почти вдвое вырос процент молодой аудитории. Чем можете объяснить этот рост? Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы сохранить хотя бы часть новоприбывшей аудитории в следующем году?
- Сыграли роль несколько элементов. Полагаю, что это микс наследия Евровидения и того, что множество молодых артистов в сложившихся условиях выглядели как мы с вами - простыми людьми. Можно было увидеть их в домашней обстановке, в гостиной, спальне, без крутых нарядов, причесок и мейкапа. Это сблизило артистов и молодежь.
Кроме того, думаю, важную роль сыграли и блоки о том, что будет дальше (coming up next-блоки. - MBR). Ожидания зрителей лучше оправдывались.
- Когда начнется активная подготовка к Евровидению-2021? Или организаторы не рискуют планировать наперед, так как непонятно, что будет с ситуацией в мире дальше?
- Она уже началась (улыбается). Пока идем небольшими шажками. Налаживаем связь с поставщиками, смотрим, чтобы в следующем году все члены команды были под рукой. Рассматриваем проекты: кто и когда готов присоединиться. Возобновлено сотрудничество с EBU по планированию. Бронируем отели, площадки. Разрабатываем сценарии, смотрим, каким может выдаться следующий год. Думаем, как сделать так, чтобы Евровидение состоялось в традиционном формате. И скоро, может быть, даже сможем объявить дату проведения. Работа, работа и еще раз работа, потом отдых в августе и в сентябре снова за работу.
- Вся ли команда, включая ведущих, останется на своих местах?
- А что, полагаете, ведущим нужно дать еще один шанс? (Смеется.)
- Почему бы и нет?
- Мы очень довольны их работой. Шанталь Янзен - одна из лучших ведущих страны. Эдсилия Ромбли - певица, двукратная участница Евровидения. Они хорошо сработались. Тем более что сложно представить, как им работалось на пустой сцене без единого зрителя. При этом поют все трое, включая еще одного ведущего, Яна Смита. Шанталь играла в мюзиклах, Ян еще в детстве записал хит, который очень популярен в немецкоговорящих странах. Есть какая-то особая связь между ними... Кто знает? Если они согласятся, действительно: почему бы и нет?
