31 марта в Украине вступил в силу Закон «Про медіа», ставший основой глубинной реформы и запустивший приведение крайне устаревшего медийного законодательства Украины в соответствие с европейским. Впрочем, не все нормы и механизмы на практике заработали именно так, как выглядели на бумаге, к тому же, на полную имплементацию закона нужны немалые деньги, которых нет, да и государственная система по разным причинам периодически сопротивляется реформе. Что изменилось за полгода действия нового законодательства, как идет работа над его улучшением и согласованием всех норм, какие ресурсы необходимы для запуска глобальных изменений, как в целом проходит имплементация и почему реформу, которая уже состоялась, нужно защищать от отката назад, нам рассказал член Национального совета по вопросам телевидения и радиовещания Александр Бурмагин – один из разработчиков Закона «Про медіа».
– В конце прошлого года, когда закон «Про медіа» только принимался, медиаюристы оценивали, что для его имплементации понадобится порядка десяти лет. А сейчас, когда вы уже на практике понимаете скорость процессов, изменилась ли эта оценка? Или, возможно, у Нацсовета она всегда была другой?
– Когда Игорь Раскладай говорил о десяти годах, речь шла не об имплементации основных механизмов и процедур: он пытался показать, что это в целом системная, долгая и тяжелая работа. То есть десять лет – это срок, когда окончательно будут реализованы нормы в заключительных и переходных положениях, поскольку закон, внедряя глубинную реформу, предусматривал определенные отсроченные вещи – например, квоты европейского продукта, языковые вопросы. У нас появились онлайн-медиа, нелинейные аудиовизуальные сервисы, и, чтобы не навредить рынку, закон предусматривает отсрочку некоторых норм до 2031-го или даже 2032 года: все эти сервисы, новые субъекты должны перейти на языковые квоты, квоты европейского продукта постепенно, чтобы они не закрылись или не убежали за границу, где может регулирование быть проще (а затем не зашли в Украину как иностранные аудиовизуальные сервисы). Мы должны поддерживать украинские медиа, поэтому предусмотрен переходный этап для новых субъектов в сфере регулирования. И именно в этом контексте Игорь говорил о десяти годах.
Список нововведений, конечно, неполный – скорее, чтобы очертиить основные направления
Если же говорить об основных механизмах, то регистрация, лицензирование уже ведутся. Началось создание органов сорегулирования – это будет еще один важный этап: 2 октября поступили первые инициативные заявления от медиа по трем органам (онлайн-медиа, аудиальные и аудиовизуальные), начался процесс формирования рабочих групп, которые должны наработать уставные документы. Реорганизация коммунальных телерадиоорганизаций в публичные аудиовизуальные – весомая часть большой реформы – ориентировочно начнется в октябре: мы готовим три нормативно-правых акта, которые должны запустить эти процессы. Поэтому я думаю, что все базовые вещи будут сделаны за год существования закона, где-то на апрель-май 2024-го. В частности, инструменты или регулирование, которые впервые появятся в Украине.
– О чем речь?
– Один из непростых вопросов для нас – подзаконный акт, который будет помогать обсчитывать рынок медиа в Украине. Мы разрабатываем его с Антимонопольным комитетом, анализируем опыт многих европейских стран. Рынок медиа очень специфичен, начиная даже с вопроса, что считать – аудиторию или деньги.
Чтобы разработать эффективные и реально действующие механизмы, нужно время, профессиональная дискуссия, поэтому отдельные детали, возможно, будут реализованы позже. Но за год будут запущены все базовые моменты реформы, созданы органы сорегулирования, будут уже даже кодексы с критериями по контентным ограничениям. Поэтому можно будет говорить, что реформа реализована, просто с отсрочкой определенных этапов.
– Если оценить уже сделанное, можно выделить несколько основных пунктов: преимущества, проблемы или моменты, которые необходимо переделать?
– Еще в процессе мы как разработчики (я был в рабочей группе, писавшей этот закон, скажем так, руками) понимали, что принятие Закона «Про медіа» не отменит необходимости дальнейшего нормотворчества и выработки определенных изменений. Закон «Про медіа» изменил законодательство, действовавшее 25–30 лет и устаревшее даже на уровне терминологии, введя абсолютно новые механизмы, новые процедуры, новую терминологию. И мы понимали: когда он начнет действовать, практика покажет, где нужно усовершенствовать, что нужно изменить. В принципе, сейчас так и происходит. То есть Нацсовет как регулятор находится в центре всех этих событий, мы с этой же рабочей группой, к которой впоследствии присоединились эксперты по рекламному рынку (поскольку нарабатывали изменения в Закон «Про рекламу»), постоянно собираем все недостатки, обсуждаем потенциальные изменения, выписывая их в формате законопроекта. Хочу обратить внимание, что первые технические изменения в Закон «Про медіа» уже были внесены: в мае этого года проголосованы, в июне вступили в силу. Теперь мы готовим следующую итерацию, где будут технические изменения как в Закон «Про рекламу», так и в Закон «Про медіа».
Сейчас закон начал активно работать в части регистрации и лицензирования – соответственно, нормы этого раздела переживают такой краш-тест. И с нашими управлениями, занимающимися лицензированием и регистрацией, идет дискуссия в практической плоскости, что можно улучшить. Соответственно, когда другие части закона будут более активно задействованы в жизни – появится необходимость изменить или усовершенствовать что-то другое. Мы понимаем, что этот процесс продлится минимум год, поскольку сейчас, например, Нацсовет не использует активно санкционную часть.
– Почему?
– Это, можно сказать, общий подход: мы считаем, что во время войны нужно максимально поддерживать медиа, а не применять меры реагирования. Конечно, это не касается грубых нарушений, хотя на самом деле объединение, произошедшее на всех уровнях нашего общества после 24 февраля, коснулось и медийной сферы. Медиа самостоятельно перешли на 100% украинского языка – и вопрос квот перестал быть актуальным. Это было сознательное решение. «Русское радио» через два месяца стало «Радіо Байрактар»… Такие действия позволили регулятору сконцентрироваться на других приоритетах, хотя сейчас у нас есть весь инструментарий – пару месяцев назад полноценно вернулась возможность проведения проверок. Так что, если будут серьезные, грубые нарушения, будем регулировать.
Возвращаясь к вопросу о достижениях. За три года, пока разрабатывался законопроект, вокруг него возникло много мифов. И если идти через мифы, то хороший показатель и достижение – регистрация онлайн-медиа, которой очень боялись, но которая оказалась абсолютно цивилизованной, даже мотивирующей. Многие журналисты, творческие коллективы, работавшие в цифровом измерении, не имели возможности легализоваться как полноценное медиа, и оказалось, что людям это нужно. Хочу напомнить, что регистрация для онлайн-медиа добровольна, однако они очень активно это делают. Также в законе предусмотрено, что как онлайн-медиа могут регистрироваться и YouTube-каналы, и аккаунты в соцсетях – даже каналы в Telegram.
– Если он не перестанет у нас работать.
– Действительно, все чаще звучит мысль, что нужно его блокировать. Пока что у меня большие сомнения, но такие призывы звучат все чаще – прежде всего потому, что у Telegram нет политики, непонятно, что и как происходит. И сейчас, когда у WhatsApp появился практически такой же функционал, призывов переходить на легальные платформы все больше. Пока же закон предусматривает, что Telegram-каналы – это тоже платформа доступа к информации, поэтому они могут регистрироваться. И у нас уже есть шесть зарегистрированных YouTube-каналов, четыре онлайн-медиа из Facebook и три из Instagram, пять Telegram-каналов и по одному – в Viber, WhatsApp и TikTok. То есть мифы о введении цензурных ограничений во всех сферах, о создании страшного монстра-регулятора постепенно развеиваются. И мы стараемся максимально транслировать, что Национальный совет (по крайней мере это видение текущего состава) – прежде всего сервисная, лоббистская организация для медиа перед властью, а не карательная и цензорная машина. Поэтому история с онлайном для меня очень хороший пример.
Я думаю, что в перспективе будет очень хорошим институт сорегулирования, так как он должен ввести новую философию, когда сам рынок совместно с регулятором нарабатывает правила и этих правил затем придерживаются все. Кроме того, органы сорегулирования смогут предоставлять независимую экспертизу в конкретных кейсах, когда будут рассмотрены дела о нарушении законодательства. В Украине этого никогда не было. И даже международные эксперты (ведь Закон «Про медіа» постоянно сопровождается внешней экспертизой Совета Европы и Еврокомиссии) очень высоко оценили этот раздел, написав в официальном отчете, что он может стать примером для других стран по подходам.
– А разве сорегулирование не было одним из европейских требований?
– Конечно, сорегулирование – как и вещание громад, публичные аудиовизуальные медиа – это часть Директивы [ЕС об аудиовизуальных медиауслугах], но там общие фразы, и европейские страны, скажем так, не очень тщательно нарабатывали механизмы, как это создается. Сам подход, что это пять отдельных органов для каждого вида медиа: телевидение, радио, онлайн-медиа, печатные и платформы общего доступа к видео. Это тоже была очень долгая дискуссия, и с международными экспертами в частности, поскольку нам нужно было найти баланс между полномочиями регулятора, который должен быть независимым в своей деятельности, и одновременно не подменить органами сорегулирования важную часть работы Нацсовета. Мы выписали модель, когда экспертное заключение нарабатывается на базе кодексов, которые будут разработаны теми же органами сорегулирования совместно с Нацсоветом. И если регулятор отклоняет выводы независимой экспертизы, он должен тщательно обосновать почему.
Я считаю очень правильным создание конвергентного регулятора, работающего со всеми медиа. К примеру, сейчас мы активно готовим стратегию Нацсовета, которая должна показать, какие подходы планирует государство в плане регулирования медиа на ближайшие три года. И для этого проводим и заказываем разные исследования, общаемся со всеми видами медиа, а затем видим картину по всей отрасли. С таким подходом гораздо легче находить проблемы и их решать.
Еще из позитивного: мы в Законе «Про медіа» отошли от обязательной государственной регистрации в Министерстве юстиции. Юстирование нормативно-правовых актов Нацсовета – это вопрос с историей. С одной стороны, индустрия всегда была заинтересована в том, чтобы Нацсовет проходил государственную регистрацию – это был якобы предохранитель, чтобы регулятор не начал злоупотреблять дискрецией: мол, Минюст все проконтролирует. С другой стороны, это замедляло работу Нацсовета: согласование нормативно-правового акта на 20 страниц, который должен регулировать важные вещи, занимало минимум полгода. Они возвращают проект акта, потому что запятые не там стоят или кавычки неправильные, и любое даже мелкое изменение этот процесс растягивало на месяцы. В истории Нацсовета были разные периоды: когда-то юстирования не было, потом его – кажется, в 2010 году – вернули. Сейчас мы в законе «Про медіа» его убрали, но снова появилась дискуссия, чтобы юстирование нам вернуть. Впрочем, на норму о юстировании подзаконных актов в первоначальной редакции законопроекта сразу обратили внимание международные эксперты: такого не может быть, поскольку это делает регулятор зависимым от правительства. Вы хотите провести реформу, сделав медиарегулятор основным актором для поиска балансов, наработки нормативных актов (которых мы разрабатываем порядка 30) и одновременно поставить над ним цензора от правительства, которое может диктовать не только формальные требования, но и содержательные? Следовательно, эту норму [из закона] убрали. С марта мы приняли 17 нормативно-правовых актов, и никаких нареканий у рынка нет – мы делаем все максимально инклюзивно, максимально прозрачно, собираем все предложения и замечания, проводим встречи в зумах со всеми заинтересованными. И я считаю это хорошим примером, что юстирование и чрезмерный контроль правительства за регулятором не нужны, если у регулятора правильные приоритеты.
– Крупные игроки рынка говорили нам, что довольны тем, как Нацсовет работает с подзаконными актами и над имплементацией закона. Откуда же взялась дискуссия о возвращении юстирования?
– Знаете, как это произошло? Однажды утром тебе кидают ссылку на принятый вчера Верховной Радой закон, в переходных и заключительных положениях которого возвращена государственная регистрация нормативно-правовых актов Нацсовета, причем изменения внесены именно в Закон «Про медіа».
– О каком именно законе речь?
– Проект Закона о правотворческой деятельности, 5707. Потом была очень бурная дискуссия, мы пытались выяснить, как это могло произойти. А вот так: в последний момент перед вторым чтением появляется поправка к Закону «Про медіа», которая фактически возвращает юстирование наших актов, и эта поправка проходит. Единственное, что закон вступит в силу только через год после окончания военного положения, так что у нас есть время побороться. Если закон вступит в силу в такой редакции, это создаст просто коллапс в работе Нацсовета.
– А какая логика у тех, кто это придумал?
– Инициаторы этой поправки почему-то думают, что Нацсовет – это центральный орган исполнительной власти, и нам пришлось просто на пальцах объяснять, что мы – конституционный орган со специальным статусом. Регуляторов в стране порядка 10–15: это НБУ, НКЭК, ЦИК, то есть Нацсовет – не единственный случай существования органа с таким статусом. Национальное антикоррупционное бюро, кстати, тоже хотели заюстировать, но после звонков руководству ВР из Америки и определенных аргументов НАБУ вычеркивали из законопроекта прямо под куполом ВР. К сожалению, у нас так происходит: мы воплощаем реформу, делаем скачок вперед, а потом активно бежим назад.
– Есть ли у Нацсовета какие-то механизмы влияния на законотворцев? Вы говорите, что будете с этим бороться, но какой прогноз?
– Ну, парламент в Украине всегда был такой… очень специфический. С одной стороны, это хорошо, потому что парламентаризм за всю историю восстановленной независимости играл важную роль: даже когда его пытались ломать через колено, депутаты показывали, что они достаточно независимы. С другой стороны, там разные влияния, разные люди заходят с разными идеями, которые иногда могут «выстреливать»... На самом деле у нас очень эффективная работа с профильным Комитетом по гуманитарной и информационной политике: с Никитой Потураевым, Евгенией Кравчук. Многое было сделано, и коммуникация продолжается. Но и для них эта поправка была шоком, поскольку появилась ниоткуда, и даже не было времени, чтобы прокоммуницировать и поставить на паузу.
Мы уже написали письма госпоже Стефанишиной, отвечающей за евроинтеграцию, письма Стефанчуку, Потураеву, Шмыгалю, объясняя, что это угрожающая ситуация. В целом же из этой ситуации можно сделать два глобальных вывода. Первый – что во время войны можно проводить реформу. Очень тяжело, нужны сверхусилия, но это возможно. А второй – реформу нужно защищать. Это показала наша практика, но думаю, что подобное почувствовали люди, занимающиеся реформами в других областях. После принятия Закона «Про медіа» мы начали активно бежать с нашей нормативкой, с коммуникациями: запустилось много параллельных процессов, и ты во всем этом стараешься максимально эффективно действовать, а два месяца спустя Кабмин с подачи Минфина обрезает нам все финансирование через закон о бюджете. И ты думаешь, как так? Давайте поговорим: если вас беспокоят высокие гарантии зарплат членов Нацсовета и аппарата, это без вопросов можно обрезать на время войны. Но они без дискуссии просто все нормы Закона «Про медіа», касающиеся финансирования, поставили на паузу. А там создание реестра, электронного кабинета, исследования – очень много важных вещей.
– Как раз хотела об этом спросить.
– Возникла очень интересная коллизия, поскольку сотрудники аппарата – госслужащие, там более или менее понятно, как начислять. А члены Нацсовета – не госслужащие. Соответственно, когда Закона «Про Національну раду України з питань телебачення і радіомовлення» уже нет, Закон «Про медіа» остановлен, на каком основании начислять заработную плату членам Нацсовета? И знаете, что сделали? Вернули членов в постановление Кабинета министров, разрешающее Кабмину в ручном режиме определять оклады, начислять и т. д. Суть Директивы Европейского Союза, статья 30, заключается в том, что медийный регулятор должен быть максимально независим от правительства, это прямо прописано. А у нас его делают полностью зависимым по финансированию, а потом еще и пытаются вернуть юстирование.
– Это делается специально?
– Не специально: они просто не видят картины в целом, они не в контексте. Поэтому об этих двух моментах – финансировании и юстировании – мы начали писать в письмах, и по финансированию даже будем просить парламент обрезать заработные платы членам Нацсовета и аппарата. Но все же предусмотреть финансирование на уровне закона, чтобы это не зависело от Кабинета министров в ручном режиме. Думаю, мы по меньшей мере попытаемся это продискутировать через профильный комитет ВР. [У Нацсовета] есть возможность общения с другими депутатами, неплохая коммуникация с руководством Верховной Рады – будем использовать все варианты. И с госпожой Стефанишиной мы тоже в хорошей коммуникации. Кстати, медийная реформа уже нам засчитана как выполненное требование Европейского Союза. Из семи требований, которые Евросоюз выдвинул Украине для подтверждения статуса кандидата, только два засчитано, одно из которых – медийное. И мы в этих письмах говорим: «зачет» не означает, что потом с реформой можно делать что угодно. Этот зачет так же могут забрать, поскольку будут оценивать имплементацию.
– Чтобы закончить с вопросом финансирования: на что и каких сумм не хватает? Например, сколько нужно для создания предусмотренного законом электронного кабинета?
– На электронный кабинет нужно порядка 9 млн грн, их нет. Но все равно процесс движется, так как сначала нужно наработать техзадание, в котором учесть, как все будет работать в реальной жизни. Плюс интегрировать этот кабинет в реестр – словом, очень большая, трудная техническая работа. Процесс идет благодаря нашему сотрудничеству с Минцифры: кажется, там есть доноры, которые смогут профинансировать по крайней мере создание реестра.
На что еще нужны деньги? Думаю, у нас общие со всем медийным рынком проблемы – прежде всего кадры и люди. С одной стороны, идет мобилизация, а бронь для всех государственных органов ограничена. С другой стороны, мы с таким финансированием в условиях кадрового голода не выдерживаем конкуренции даже между государственными органами. У нас, например, несколько весомых специалистов сейчас переходят в другие госорганы, поскольку там вдвое лучше условия оплаты труда. А найти человека с опытом или обучить – это целая история. И мы постоянно ищем людей, которые согласятся работать в Нацсовете при нынешних условиях. Такая же ситуация в медиа: там активно мобилизуют людей, а специалистов, особенно технических, очень мало. И когда такие люди идут в ВСУ, работа вещателей и провайдеров, особенно в регионах, может останавливаться по технической причине. Это большая проблема.
– У Нацсовета появилось много новых лицензиатов, регистрантов, то есть работы физически стало больше – разве вам не нужно расширение штата?
– Да, это тоже составляющая вопроса кадров. С декабря, когда Закон «Про медіа» проголосовали, мы активно готовились к его вступлению в действие: у нас появилось Управление стратегического планирования, то есть мы перестроили структуру Нацсовета под появление регистрантов, а не только лицензиатов, под новые вызовы и задачи. Но конечно, эту структуру нужно наполнять. И здесь есть вопрос как набора штата (и, соответственно, квалификационных возможностей и опыта), так и наличия помещений, потому что люди должны где-то работать. Кстати, вопрос помещений, кажется, единственный решается: благодаря активной работе Ольги Владимировны [Герасимьюк] на уровне Кабинета министров на Прорезной, 2 освобождают немножко помещений, чтобы Нацсовет мог расширяться.
– Но кого сажать в эти помещения?
– Во-первых, кого, а во-вторых, мы должны полностью перевооружиться технически – и это тоже вызов, на который нужно финансирование. Одно дело, когда у Нацсовета были только «классические» телевидение и радио, но, когда ты заходишь в цифровое измерение, нужно программное обеспечение, желательно с искусственным интеллектом, которое бы осуществляло мониторинг онлайн-пространства. К тому же нам нужно переоснащение для мониторинга цифрового вещания радио, телевидения – то есть целый набор технических задач, требующих значительного финансирования. Без этого мы будем что-то делать в ручном режиме, но это несистемный, неэффективный подход. Надеюсь, со временем вопрос будет решаться, возможно, в следующем году. Опять же у нас идет коммуникация с Минфином, пытаемся договориться и объяснить, что мы в процессе имплементации реформы, и пусть это не будет уровень, прописанный в Законе «Про медіа», пусть будет половина, но определенные ресурсы, чтобы двигать важные процессы, необходимы.
– О каком объеме средств идет речь, хотя бы порядок цифр? Например, половина – это сколько?
– На самом деле в законопроекте о бюджете нам увеличивают финансирование со 159 млн грн в текущем году до 228 млн грн в следующем. Но здесь есть еще один нюанс: в законопроекте мы видим цифру, но пока не видим структуру, на что заложены деньги: на исследования, мониторинг, заработную плату и т. п.
– А менять назначение средств нельзя?
– Процедура есть, но нужно ножками идти в Министерство финансов: встречаться, низко кланяться и просить о перераспределении.
– Один из пунктов, о которых нам говорили участники рынка, – отсутствие исследований, на основе которых регулятор, в частности, будет формировать стратегию работы. Каких именно исследований не хватает в первую очередь и будет ли у Нацсовета ресурс, чтобы их профинансировать?
– Один из процессов, запустившихся у нас параллельно, – собственно разработка стратегии, которую Нацсовет должен утвердить до конца года (Проект стратегии деятельности Национального совета Украины по вопросам телевидения и радиовещания на 2024–2026 годы уже выложен на сайте регулятора для общественного обсуждения. – MBR). Работая с ней, мы с коллегами с начала года думали, как все спланировать в условиях ограниченного финансирования, и, в принципе, нам это удалось, но за счет донорской помощи. Вместе с партнерами из общественного сектора, с организациями, эксперты которых были рядом на протяжении всего процесса медийной реформы, мы спланировали серию мероприятий и исследований, сейчас сложившихся как пазлы. Мы провели фокус-группы, взяли исследования медиапотребления, проблем региональных медиа и наработали драфт стратегии. Этот опыт показал: исследования можно делать, если заранее очень тщательно спланировать, провести переговоры с донорами и иметь партнеров из общественного сектора с хорошей репутацией и именем. Впрочем, мы осознаем, что это ad hoc – подход на один-два раза, а на системном уровне нужно выходить на понимание необходимых базовых исследований. Как показывает опыт, это недешевое удовольствие: системное исследование по нескольким вопросам может стоить $40–50 тыс. Так что в следующем году будем планировать в зависимости от потребностей и бюджетного финансирования.
– Еще одна тема, поднимавшаяся игроками телерынка, – стратегия его развития. Объясню на примере конкурса в МХ-7: на рынке сложилась определенная конфигурация, и тут оказывается, что планируется еще 12 общенациональных каналов. Но ведь рекламы больше не стало…
– Нахождение системы национальных мультиплексов в частных руках – это давняя проблема, которую все понимали, но не пытались решить. Только сейчас, в соответствии с Законом «Про медіа», эти сети попали под лицензирование не только в технической части, но и в контентной: кто их использует, какие у сети обязательства перед вещателями. Будем откровенны: кому принадлежит «Зеонбуд», до сих пор неизвестно. А это вопрос национальной безопасности как с точки зрения систем оповещения, так и коммуникации в целом, обеспечения страны телерадиосигналом в условиях войны. Идея создания государственного МХ-7, насколько я помню, появилась именно из-за необходимости альтернативы частному провайдеру, которая не будет зависеть от капризов частного владельца и будет работать на государственные интересы бесперебойно. Другой момент, что эта история с МХ-7 развивалась несколько лет, и, по моему личному мнению, государству нужно было с самого начала лучше коммуницировать с вещателями, проводить какие-то дискуссии, все это подготавливать. Некоторым вещателям действительно не совсем понятна потребность в дополнительных мультиплексах, они говорили: «Зачем нам это, когда весь рынок движется в цифровое измерение?» Например, один из директоров крупных холдингов мне откровенно говорил, что в перспективе им цифра в принципе не очень интересна, поскольку холдинг сейчас кормят сайты и онлайн-платформы. А цифровые технологии вещания дорогие, и особенно сейчас, когда рынок рекламы упал, это для вещателей очень серьезная статья расходов.
В общем, по МХ-7 у государства свои интересы, у рынка – свои, и, поскольку конкурсы так или иначе начались, мультиплексы запускаются в полноценную работу. Со временем, я надеюсь, баланс будет найден: в какой конфигурации нужен государственный мультиплекс и что будет с частным. Это тоже, кстати, вопрос, поскольку там кризис неплатежей.
– Медийная реформа повлекла за собой серьезные изменения и в рекламном законодательстве, над которым Нацсовет также работал и выполнение которого теперь будет контролировать. Проявились ли здесь нюансы, которые уже нужно дорабатывать?
– Да, мы собирали фидбэк от рынка по всему законодательству, и рекламному тоже. Там уже есть наработанные изменения, которые готовила Елена Андриенко (Chief LegalTech Officer, Publicis Groupe Ukraine, Ph.D., член Наблюдательного совета Всеукраинской рекламной коалиции. – MBR) – ведущий эксперт по имплементации Директивы в части рекламы. Сейчас начнем с ними работать, потому что там тоже очень непросто.
Список нововведений также неполный
Когда мы на уровне Кабмина встречались с людьми, отвечающими за евроинтеграцию, они выдыхали с облегчением: мол, Закон «Про медіа» приняли – с рекламой нужно просто сделать копипаст. Какой копипаст! Продакт-плейсмент прописать, которого никогда не было, новая терминология, все нужно синхронизировать – у нас голова кипела очень серьезно. А сейчас возникают интересные технические моменты, например, с социальной рекламой. Норма предусматривает предоставление Нацсоветом выводов, является ли продукт рекламой, если его заказчик – орган государственной власти или местного самоуправления. Сама индустрия в свое время попросила, чтобы мы были независимым арбитром, когда на них особенно давят, заставляя размещать то, что не очень похоже на соцрекламу. Эту норму прописали так, что к нам начали приходить из наружной рекламы, приносить борды и просить выводы, является ли это соцрекламой. А Нацсовет, конечно, заниматься наружной рекламой не собирался – это не медиа. Поэтому есть необходимость поправить соответствующие нормы: отметить, что Нацсовет – это о медиа, а остальные вопросы – Госпотребстандарт или другие профильные органы. Или, например, очень взволнована онлайн-отрасль: оказывается, она подпадает под регулирование, и теперь нужно маркировать рекламу. По этому поводу была большая дискуссия, хотя на самом деле требование маркировки редакционных материалов было в законе всегда, просто его игнорировали, получая, как по мне, неконкурентное преимущество перед другими медиа.
– О чем была эта дискуссия? Чего они требовали?
– Расширить спектр маркировок: не только «реклама» или «на правах рекламы», а еще какие-то варианты. Я в этой дискуссии сказал: «Уважаемые, но это не должна быть пометка «актуально», потому что вы таким образом обманываете аудиторию – она может не понимать, что это оплаченный материал». Если такое обозначение будет давать понимание, что материал является результатом определенных договоренностей редакции с кем-то, – без вопросов. Но на самом деле таких вариантов не так много. Ну и конечно, что по рекламе, по продакт-плейсменту и т. д. предусмотрены переходные периоды (определенные части будут вступать в силу с 2024 года, некоторые – с 2025-го), поскольку рынку будет трудно перейти на новые рельсы. Хотя на этих рельсах цивилизованный мир живет очень давно.
Данные на сентябрь 2023 года
– Есть ли у Нацсовета видение, как будет восстанавливаться медиасфера? Разрабатывается ли какая-то стратегия в этом направлении?
– В первую очередь хочу сказать, что Нацсовет сейчас начал активно ездить в регионы. Например, мы недавно были в Харькове, и это произошло впервые в истории регулятора. Впервые Нацсовет приехал в Николаев, также мы были в Чернигове и Сумах – ездим по прифронтовым и приграничным территориям, потому что там появляется дополнительная специфика по противодействию вражескому вещанию. Где только у нас появляется свободная частота – они сразу туда залазят со своим «Радио жизнь» или еще какой-то пропагандой. На эти встречи мы собираем всех: онлайн-медиа, печатную прессу, телевидение, радио. И хочу сказать, что эти люди – настоящие герои, на которых держится региональное вещание. Множество историй, когда город уже фактически был оккупирован, а провайдеры настраивали технику, чтобы она работала дистанционно, без людей, и до последнего обеспечивали работу тех или иных коммуникационных сетей. Когда под бомбежками возобновляли работу передатчиков – действительно много героических случаев. А региональное вещание, по моему мнению, является очень и очень важным с точки зрения национальной информационной безопасности. Кстати, есть интересное исследование о росте внимания и доверия местной аудитории к местным телеграм-каналам или местным сайтам.
– Раньше такого доверия не было?
– Было, ведь национальные вещатели, марафон «Єдині новини» выполняли задачу на общем уровне: поддержка, информирование, борьба с дезой. А параллельно именно местными вопросами – эвакуация, работа гуманитарных штабов и т. д. – занимались прежде всего местные медиа. То есть на локальном, особенно гиперлокальном уровне они предоставляют важную информацию, которой нет на уровне национальном. Но есть второй момент, который это исследование показало: осознав, что на национальном уровне они в Украине проиграли, враг со своей пропагандой и дезинформацией спустился на локальный уровень. Они создают а-ля местные телеграм-каналы и онлайн-медиа, работая преимущественно в цифровом измерении, где пытаются влиять на людей. Поэтому нам нужны популярные, активные, авторитетные местные медиа – люди больше будут пользоваться этими источниками, а не помойками, созданными с пропагандистской целью.
То есть локальный и гиперлокальный уровень очень важен, и его восстановление, поддержка всегда были в фокусе Нацсовета. Конечно, первый запрос у этих медиа – деньги, второй – кадры и защита этих кадров через бронирование. И здесь, к сожалению, тоже есть проблема, над решением которой мы бьемся уже более полугода: хотим для региональных вещателей и провайдеров улучшить вопрос бронирования на законодательном уровне (так, как раньше выбили спецнормы для тех, кто участвует в марафоне). Через временные разрешения мы оперативно обеспечивали местным медиа возможность вещать. По печатной прессе Ольга Владимировна встречалась с Укрпочтой, которая проводит реформу, сворачивая отделения, а это очень больно для печатных медиа, так как речь идет о вопросах дистрибуции. То есть Нацсовет держит руку на пульсе всех вопросов, пытается лоббировать, представлять медиа на уровне Кабинета министров.
В прошлом году мы собирали информацию о том, какой ущерб понесли вещатели на всех уровнях, и что им нужно для восстановления хотя бы на инфраструктурном уровне (автомобили, помещения, техника). Информация передавалась правительственной инициативе Национальный совет по восстановлению Украины, а идея заключалась в том, чтобы в сотрудничестве с крупными международными донорами, понимая, какие ресурсы нужны, после победы оперативно поддержать и помочь восстановить сферу медиа. Впрочем, это было год назад, а сейчас, я думаю, ситуация другая, поскольку война затягивается. И сейчас мы, посещая регионы, откровенно говорили, что рассчитывать на государственное финансирование сложно, ведь бюджет направлен прежде всего на ВСУ. Минфин на всех встречах транслирует: страна не может финансировать Вооруженные силы из международной донорской помощи, поэтому на все остальные – невоенные нужды – ищите гуманитарные проекты, помощь Европейского Союза, USAID и так далее. Такой подход мы озвучиваем и в регионах.
Возможности на самом деле есть, и есть яркие примеры, когда медиа именно за время полномасштабного вторжения развились в разы. Например, харьковская медиагруппа «Накипело»: они сами ищут грантовые возможности – и находят, мы в постоянной коммуникации с этой командой по поводу новых частот, временных разрешений и так далее. Наверное, нужно обучение именно для медиа, для менеджмента, как писать грантовые проекты и искать деньги, ведь их нужно уметь взять. Думаю, мы на уровне Нацсовета, возможно, вместе с коллегами из общественных организаций, еще проработаем идею об обучении. Как регулятор мы ищем возможности поддерживать медиа, и в стратегии на 2024–2026 годы предусматриваем создание специального фонда поддержки медиа. Это очень далекая перспектива, пока существующая только на бумаге, но есть идея попробовать стать таким хабом и в финансовой части тоже.
– Фонд должен аккумулировать донорские средства?
– Да. Но это тоже вопрос, насколько доноры поддержат такую идею: часто они считают, что эффективнее давать деньги напрямую, чем создавать посредников в этом процессе. Впрочем, посмотрим. Сейчас мы хотим донести до коллег из Европейского Союза, требовавших от нас медийную реформу, что для любой реформы нужны деньги. Для них это не будут большие деньги, но нужно продумать механизм, как обеспечить этот процесс финансово хотя бы еще на год или два – чтобы это заработало в полный рост и мы вышли на уровень, с которого невозможно откатиться назад.
