В поле зрения украинских СМИ Игорь Лаченков попал в июле – когда помог Фонду Сергея Притулы собрать 600 млн грн на «Народный «Байрактар»: 96 млн грн из общей суммы украинцы задонатили именно на реквизиты Игоря. Однако тем, кто интересуется украинским медиаполем, Лаченков был известен намного раньше – как автор, который всего за пять месяцев вывел свой канал «Лачен пише» в топ-10 крупнейших новостных телеграм-каналов Украины. Сегодня совокупная аудитория 23-летнего инфлюэнсера в разных соцсетях составляет более 1 млн подписчиков, каждый его пост только в основном канале «Лачен пише» собирает более 400 тыс. просмотров, а доверие читателей к автору только увеличивается: на прошлой неделе по случаю Дня Независимости Игорь буквально за несколько часов собрал 24 млн грн, которые пошли в фонды Притулы и «Повернись живим».
Про особенности своей работы, секреты популярности и использование соцсетей как оружия в войне с россией Лаченков рассказал в рамках документального цикла «Медіа на війні: Трансформація», который создает студия FILM.UA. Детальнее с проектом и его героями мы познакомим вас осенью, а сегодня, пользуясь статусом партнера, публикуем полное интервью с Игорем, в том числе не вошедшее в фильм.
Вся работа по поиску, проверке и публикации новостей происходит в iPhone, поэтому экранное время Лачена составляет от 15 до 20 часов в сутки – в зависимости от остроты ситуации в стране
– До создания «Лачен пише» я занимался телеграм-каналами, – говорит Игорь, имея в виду создание каналов «под ключ», – был в юморе (первым каналом Лаченкова был юмористический «Бро скинув мем». – MBR), также вел медиа о городе Днепре и свой новостной блог в инсте. В блоге до начала войны было где-то 70 тыс. подписчиков, в телеграме – где-то 150 тыс., на pro.dnipro – 50 тыс. И всё. Учился в университете. Сначала на юридическом – окончил бакалавра в [Национальном юридическом университете им.] Ярослава Мудрого, потом поступил в магистратуру экономического [факультета Харьковского национального университета им.] Каразина, но мне нравилось писать новости.
– Сначала ты делал это в Instagram – освещал эпидемию, протесты в Казахстане… Думал ли, что будешь заниматься новостями постоянно?
– Нет, это начиналось как хобби. Мне нравилось следить за жизнью страны. Я же не знал, что потом такое будет.
– Большая война?
– Да.
– Но ты в каком-то интервью говорил, что был готов к полномасштабной войне.
– Я создал «Лачен пише» 10 января и думал, что там будет о политике, экономике и тому подобное. Но менее чем за неделю начались милитарные новости: каждый день все больше говорили, что будет война, и канал превратился в сплошной мониторинг этих новостей.
– Каким было твое 24 февраля, учитывая понимание, что будет полномасштабная война?
– 24 февраля началось с того, что я не спал – всю ночь мониторил происходящее. Это же начали самолеты летать над Украиной, в полчетвертого обстреляли Мариуполь, потом КПП в Крыму прорвали, а затем уже начался эфир с путиным. Я все это смотрел онлайн, и мое утро началось со слов «путин объявил спецоперацию» – тогда я написал прямую речь.
– Сколько ты тогда не спал?
– Двое-трое суток, точно уже не помню. Больше двух дней. А потом еще 21 день не выходил из квартиры – было много работы, и не было времени на что-то еще, кроме мониторинга [новостей].
– Ты сам этим занимался?
– Сначала да, а потом мне уже помогал друг.
– Тот, который носил тебе еду?
– Да он по-разному помогал, было много дел вначале полномасштабной. Но еду тоже обеспечивал (улыбается).
– А команда когда у тебя появилась?
– Вдвоем мы начали работать через две недели, а третий человек добавился уже через месяц. Он мониторит западные источники, а я больше по украинскому пространству. И российскому.
– Как у вас сейчас устроена работа? Это дежурства?
– Есть общий чат, куда мы все новости сбрасываем, – и там отбираем, что постить. А если это очень важная новость и есть стопроцентный источник, то постим сразу. Практически ежедневно работаем втроем, но бывают исключения, когда кто-то загружен и предупреждает, что не сможет.
– Какие источники ты считаешь «стопроцентными»?
– Главы военных администраций, Генштаб… официальные представители Украины.
– А какие каналы кроме СМИ читаешь?
– «Ґрунт», «Скринька Пандори», «Типовий Донецьк», «Перша приватна мемарня», Сергея Стерненко, Сергея Притулы – просматриваю все, в том числе авторские каналы. Часто телеграм работает быстрее официальных новостей: например, местный канал о Донецке фиксирует все прилеты, и ты сразу понимаешь – вот там была «бавовна». Или есть каналы военных, где они намекают: следите за новостями в Херсоне.
– У тебя есть собственные источники – например, среди военных? Как проверяешь информацию?
– Когда пишут, например, о контрнаступлении на Херсонщине или о чем-то в Харьковской области, на Донбассе, я могу сбросить находящимся там военным – и они могут написать, фейк ли это. А прямо каких-то инсайдов нет.
– А предложения что-то разместить за деньги ты получал? Или, возможно, купить информацию.
– Такого не было. Часто люди бесплатно что-то мне подбрасывали, но это информация, которую нужно тщательно проверять, и не всегда понятно, с тобой просто поделились или это сознательный вброс.
– Ты все тщательно проверяешь – каких еще принципов придерживаешься?
– Мы не создаем панику, не пишем о «зрадоньке», стараемся вести канал аполитично. Главное – показать, что происходит на фронте, и в целом все, что связано с военными.
– Что ты вкладываешь в дефиницию «аполитично»?
– Без политической оценки. Ведь… а что сейчас оценивать? Идет война, враг один.
– У канала «Лачен пише» есть собственный стиль: преимущественно лаконичные информационные сообщения, иногда – эмоциональные авторские ремарки. Как этот стиль формировался?
– С самого начала было решено постить новости без воды: самое главное, коротко и ясно – чтобы люди понимали, о чем речь. Большие посты от себя – это неинтересно, поэтому их я пишу крайне редко (и поэтому их читают). Других ограничений нет.
– А как появилось настолько персонализированное название? Потому что у тебя уже была аудитория?
– Да, я же мониторил новости в инсте, а потом Instagram начал блокировать мои сторис и хотел снести аккаунт. Поэтому я перешел в телеграм и долго не думал над названием: «Лачен пише» – да и все. Я же не знал, что там будет более 800 тыс. подписчиков. Ну уже как есть (улыбается).
По состоянию на сегодня у канала более 844 тыс. подписчиков
– Можешь вспомнить, какой была динамика роста аудитории?
– В первый день на канал подписались все друзья, их родственники, знакомые – там было около 7 тыс. человек. За первый месяц было 20 тыс., за день до начала полномасштабной войны – уже 70 тыс., а за 24 февраля подписалось, пожалуй, еще 100 тыс. сразу. И дальше ежедневно добавлялось по 50–70 тыс. Где-то за месяц войны динамика, конечно, изменилась – люди начали подписываться гораздо медленнее. Но иногда что-то такое случается на фронте или в мировых новостях, что люди снова начинают активно следить, и количество подписчиков растет. История со сбором на «Байрактары» также дала прирост аудитории – только во время сбора средств на канал подписались около 60 тыс. человек.
– Понятно, почему в начале полномасштабной войны люди подписывались на все, что видели. Но почему со временем они не отписались от тебя, как думаешь?
– Во-первых, люди любят персонализацию: им нравится, что кто-то лично отвечает за контент и на него можно пожаловаться, если что-то не так. Также людям нравится, что у нас почти нет фейков, а если уж случается, то мы извиняемся: и CNN, и BBC – все иногда ошибаются. Кроме того, в информационном пространстве сейчас очень много новостей, и люди устали столько читать, а мы стараемся выставлять самое главное.
– А почему ты закрыл комментарии?
– Потому что туда еще до начала полномасштабной войны набежало много русни и ипсошников, разводящих зраду, манипулирующих фактами. Еще один фактор – люди у нас очень любят спорить, и во время войны это нужно убирать. Пусть лучше идут где-то на русню ругаются, чем друг на друга в комментариях украинских каналов.
«Есть такое модное слово «инфлюэнсер», оно довольно точно описывает меня сейчас. Я не журналист, потому что не пишу статьи и не работаю на передовой, я не волонтер, потому что не закупаю и не передаю. Я ищу и пишу новости – да и всё»
– «Лачен пише» – не единственное твое медиа. Сколько у тебя каналов коммуникации и какова суммарная аудитория, подписанная на них?
– Есть еще второй новостной канал «Злочин та кара» (только нужно уже поменять название) – там 140 тыс. подписчиков. Есть юмористичесий «Бро скинув мем» – там 190 тыс. Был англоязычный канал, но сейчас он заморожен, еще у меня есть твиттер (130 тыс.), инста (390 тыс.), ну и акаунт о городе Днепре – он также заморожен (46 тыс.).
– Почему заморозили англоязычный канал?
– Потому что на него тратилось очень много времени, а иностранцам уже было неинтересно. В первые недели полномасштабной [войны] была плохая коммуникация с западной аудиторией, поскольку международных изданий и журналистов в Украине было не так много, они не очень быстро работали, плюс – не могли выставлять все то, что могли выставлять мы: например, дохлую русню. А сейчас у них отлажена коммуникация, журналисты постоянно ездят на фронт, поэтому вести канал нет смысла – западная аудитория уже читает свою прессу.
– А чем канал «Злочин та кара» принципиально отличается от «Лачен пише»?
– Он закрытый, можно зайти только по ссылке. Там мы выставляем последствия обстрелов, разрушения, преступления россиян – и как мы их наказываем. Выкладываем дохлую русню без цензуры… все, что нельзя постить на основной канал.
– Нельзя по этическим соображениям?
– Не только. На жесткий контент 18+ могут нажаловаться, что приведет к бану iOS-устройства, и канал будет доступен только на Android-устройствах. Такова политика телеграма.
– Как появилась идея «Народного «Байрактара»? Правильно ли я понимаю, что сначала вы хотели собрать просто на что-то полезное?
– Идея давно витала в воздухе (улыбается), я даже в шутку писал Подоляку в твиттере, не думая, что он ответит. Но таким образом мы еще больше подогрели украинскую аудиторию.
В штабе Фонда Сергея Притулы в Днепре был координатор Богдан, познакомивший меня с командой. А потом я познакомился именно с паном Сергеем. Сначала мы собирали на скорые, и очень быстро это сделали, поэтому Притула предложил собрать на «Байрактары». Я думал, собираем на один – не знал, что будет три.
– Помнишь динамику сбора?
– В первый же день мы собрали 360 млн грн, если не ошибаюсь. За все время собрали 600 млн, а именно моя аудитория – 96 млн грн. У меня не было других счетов, только ссылка на монобанку, а остальное – уже реквизиты непосредственно фонда, поэтому точную цифру, сколько собрала именно моя аудитория, узнать невозможно. Точная цифра по банке – 96 млн.
– Что ты чувствовал, понимая, что собираешь миллионы на столь полезное дело?
– Что это что-то невероятное. Я не верил, что можно так быстро собрать деньги на… какой это был месяц войны – четвертый, пятый? Многие говорили, что люди истощены, вы не соберете, это очень много. А мы: «Ну, надо пробовать» (пожимает плечами). Помню ощущение, когда заходишь в любую соцсеть, листаешь ленту, а там везде «Байрактары». Это очень круто. И я же видел только свою банку (в первый день собрал где-то 30 млн грн, не помню точно) – и был в шоке. А потом мне пишут: «Мы собрали 360 млн». И я такой: «Что?!» Думал, ну, может, 150 млн собрали. А собрали больше половины суммы! Поэтому эмоции зашкаливали, было очень сложно уснуть в тот день.
– До «Народного «Байрактара» о тебе почти не было информации – ну ведет себе кто-то телеграм-канал. При этом люди тебе доверяют, в том числе большие деньги. Как думаешь, почему?
– Потому что у меня было много сборов и до этого, просто не настолько крупных. Первый сбор – еще до 24 февраля. Я давал перечень фондов, волонтеров и писал: люди, скидывайтесь сейчас, это очень важно, хотя не знал, что именно через неделю будет полномасштабная война. А с началом полномасштабной мой инстаграм превратился в хаб помощи: получая по миллиону запросов каждый день, я выставлял по два-три сбора, чтобы не терять фокус. Если выставлять много, то фокус собьется, и мы на каждую цель соберем по тысяче гривен. И на этом все закончится. Потом был сбор уже в телеграм-канале: я покупал дроны для одного подразделения. Потом – первый большой сбор на 666 тыс. грн, и я не думал, что мы их соберем за 1,5 часа (они пошли в «Повернись живим»), потом был сбор уже на 6,6 млн – собрали почти семь и поделили их между крупными фондами. И потом было еще несколько таких сборов.
– Ты считал общую сумму?
– Если не считать, сколько помогал другим (я не все собирал на свою банку, а часто просто постил реквизиты), то только на мою банку перечислено более 120 млн грн (на начало августа, до сбора в День Независимости. – MBR).
«Думаю, я закрепился среди телеграм-каналов еще и из-за отсутствия плохого бэкграунда, чего-то, к чему можно докопаться. Одна политическая сила пыталась найти на меня компромат, но все было очень притянуто за уши – потому что ничего нет»
– Что ты знаешь о своей аудитории (кроме очевидного – это патриотично настроенные люди) и выстраиваешь ли с ней какую-то специальную коммуникацию?
– Это люди от 18 до 70 и более лет. Знаю, потому что пожилые люди периодически пишут мне в фейсбук и даже в инстаграм. А что касается коммуникации… вначале в моих постах было много мата, и мне писали: ну зачем, тебя же читают бабушки, дедушки, знакомые (на меня были подписаны все родственники друзей). А я говорил: война без ругани – это как-то странно. Сейчас, конечно, градус немного снизился, я стараюсь все очень вежливо писать, есть какая-то внутренняя цензура. Но иногда что-то все же проскакивает (улыбается).
– То есть меняется эмоциональная составляющая, а месседжи остаются теми же.
– Да.
– Я к чему веду: у тебя более чем миллионная аудитория, если посчитать все соцсети. Это огромная сила и одновременно огромная ответственность. Осознаешь ли ты это? И влияет ли это осознание на твои месседжи к аудитории?
– Я понимаю, что на меня сейчас свалилась очень большая ответственность, которой я не хотел. Пытаюсь с этим справиться, осознаю риски: люди поверят почти всему, что я напишу, и можно навредить – например, изображая военного эксперта. Поэтому я со всей этой миллионной аудиторией очень осторожно общаюсь.
– Ты рассказывал, что почувствовал панику, когда впервые обострилась ситуация в Энергодаре. Как ты сам с собой решаешь подобные вопросы, чтобы твое настроение не передалось аудитории?
– Да, первая паника была именно из-за Энергодара, ведь когда смотришь в почти прямом эфире, как обезьяна с гранатой стреляет по энергоблоку, то как-то уже тяжело... Это очень страшно. Но сейчас, после всего, я понял, что всегда нужно смотреть до конца, а потом уже паниковать. Это появилось с опытом (улыбается).
– Была ли у тебя российская аудитория и как она себя вела в начале полномасштабной войны, когда в канале появились эмоциональные посты, мат, «дохлая русня» и тому подобное?
– В начале большой войны у меня было процентов 20 аудитории из россии – люди подписывались на украинские каналы, чтобы следить, что здесь происходит. И на меня подписывались. Российские телеграм-каналы меня часто репостили. В начале войны я как-то еще пытался на них повлиять: люди, выходите на митинги, что-то делайте, не молчите! А потом понял, что это просто стадо, которое ничего не может сделать, – они получили по заднице палкой и спрятались по домам. Так что дальше я уже был радикален: идите на*, и все.
– Они тебе не писали проклятья?
– Многие россияне писали мне: «Мы не хотим этой войны, это не мы». А кто тогда? Выйди на митинг и скажи, что не хочешь этой войны! Но им легче написать в соцсети какую-нибудь глупость или набить невидимую татуировку (смеется). А угрозы от русских я получал и до полномасштабной войны: когда, например, выставлял новости о присланной нам военной помощи. Когда же началась полномасштабная – начались ежедневные запугивания. Первые недели, когда никто не понимал, что будет дальше, и ситуация на фронте менялась каждые два часа, даже военные рф на серьезных щах писали, что через два дня будут в Днепре и отрежут мне голову. Ну и обычные люди тоже что-то писали.
– Было страшно или ты понимал, что это бред?
– Страшно – когда уже кто-то к тебе заходит. А письменные угрозы – это бред: когда человек действительно хочет что-то сделать, он не будет тебя предупреждать.
– Ты говоришь, что не хотел этой популярности (и одновременно ответственности). А чего хотел? Вот начинается полномасштабная, ты сидишь круглосуточно, не спишь, три недели не выходишь из квартиры – ради какой цели?
– Для меня все это – информационный фронт. То, как я могу быть полезным на этой войне. И все сборы – о том же. Если я не с оружием в руках, не оператор HIMARS или еще что-то, я стараюсь помогать военным другим способом: влиять на людей, менять их взгляд на некоторые вопросы, на помощь. Я бы не сказал, что прямо не хотел того, что сейчас имею, просто это появилось очень быстро, и многому нужно было учиться на ходу.
– Например?
– Многое узнал о войске и войне – я был ноль в этом смысле. Покажите мне NLAW и Javelin – я сказал бы, что все это РПГ. Я ничего не знал! Сейчас знаю немного больше (улыбается). За это время у меня появилось много друзей и знакомых среди военных, они мне многое рассказывают, появилось представление, что такое война и тактика войны.
– А съездить на фронт не хотелось?
– Конечно, хотел бы съездить, но я всегда честно говорю: мне реально страшно. Я человек с таким счастьем, что лучше не рисковать, потому что это закон подлости: поеду один раз – и не вернусь. На передовой достаточно журналистов, освещающих войну и дающих правдивую информацию, которую я, в частности, могу публиковать в канале. Есть военные, могущие со мной напрямую общаться. Также дорога – это время, которого у меня очень мало. Съездил в Киев и уже выпал из графика, очень много дел накопилось.
– Как, кстати, выглядит твой график?
– Сейчас ночью бывает много «бавовны», где-то может взлететь три-четыре склада, но об этом лучше утром написать – мониторить онлайн уже неинтересно. Поэтому я стараюсь работать с восьми утра, потом ребята подключаются. Или наоборот. Главное, чтобы кто-то встал в восемь утра (улыбается).
– В каком-то интервью ты говорил, что не платишь ребятам из команды. Ради чего они работают?
– Они сначала работали на волонтерских началах, а сейчас у них процент от донатов, которые идут на канал, пока нет рекламы. Будет реклама – будет процент от рекламы. Чем лучше становится канал – тем больше ребята получают: у нас команда, и хочется, чтобы все были довольны работой.
– Отсутствие рекламы – это принципиальная позиция?
– Была принципиальной весной, когда все думали, что война закончится быстро. А сейчас понятно, что все работает, везде есть реклама и мы тоже можем давать. Пока не было, но думаю, что будет.
– А о своем YouTube-канале не думал?
– Думал, и очень многие предлагают, но пока нет четкой идеи, о чем должен быть этот канал. Просто использовать собственный бренд – это и есть идея, которую я слышу, а какой-то конкретики нет. Уже есть каналы с новостями – например, Стерненко классно справляется, конкурировать в этом плане неинтересно. Хочется что-то уникальное или очень качественное, поэтому я сейчас только думаю.
– А в целом о будущем думал? Или не планируешь ничего, пока война?
– Пытался думать, мне ведь, как и многим людям, казалось, что это закончится быстро: две-три недели (смеется), месяц, ну максимум летом. Я оптимист и всегда хочу верить в лучшее, но понимаю, что война не закончится быстро. Конечно, всегда есть фактор, который может мгновенно все изменить, но полагаться на него не стоит. Поэтому что будет дальше – посмотрим. Сначала нужно выиграть эту войну.
